Книга Анна Иоанновна - Игорь Курукин

Обер-камергер двора и владетельный герцог Курляндии получал «полную мочь и власть» как «его высочество регент Российской империи Иоганн герцог Курляндский, Лифляндский и Семигальский» до семнадцатилетия императора. Родителям же Иоанна Антоновича отводилась лишь роль производителей «законных из того же супружества рождённых принцев», которые могли бы занять престол в случае его смерти. Завещание предусматривало и возможность устранения брауншвейгской четы от престола — регент имел полномочия начать процедуру выборов нового наследника:

«…или предвидится иногда о ненадёжном наследстве, тогда должен он, регент, для предостережения постоянного благополучия Российской империи, заблаговременно с кабинет-министрами и Сенатом и генералами фельт маршалами и прочим генералитетом о установлении наследства крайней-шее попечение иметь, и по общему с ними согласию в Российскую империю сукцессора изобрать и утвердить, и по такому согласному определению имеет оный Российской империи сукцессор в такой силе быть, якобы по нашей самодержавной императорской власти от нас самих избран был».

«Безмятежный переход престола» на деле создавал новую «переворотную» ситуацию. Ещё никто не знал, что герцогу суждено править Россией только три недели, но секретарь Кабинета министров Андрей Яковлев запомнил слова генерал-прокурора Трубецкого, сказанные перед смертью Анны Иоанновны: «Хотя де герцога Курляндского регентом и обирают, токмо де скоро её императорское величество скончается, и мы де оное переделаем». Шетарди в донесении от 21 октября отмечал недовольство сторонников отстранённых от власти родителей императора, а шведский посол Нолькен тогда же сообщал о нежелании офицеров гвардии подписывать «декларацию» о назначении Бирона.

Время Анны Иоанновны закончилось. Эрнст Миних искренне полагал, что у неё были качества, нужные для тяжёлой работы правительницы огромной страны: «Она не токмо ежедневно слушала предлагаемые ей дела с великим вниманием и терпеливостью, но не оставляла рачительно осведомляться об исполнении оных. Она любима была своими подданными, благоденствие которых, лучшее распоряжение внутреннего домоводства, приращение коммерции и умножение мануфактур составляли главнейшую заботу её сердца, но когда желание её не так, как должно, выполнялось, то всю вину надлежит относить частью к особенному интересу известных особ, частью же к прилеплению к некоторым худым старинным правилам».

Конечно, выросший при её дворе камергер, чья карьера после переворота 1741 года была сломана, вряд ли мог оценивать Анну Иоанновну иначе. Но справедливости ради надо признать: она была не лучшей, но и не худшей правительницей. Не получив практически никакого образования, не имея опыта правления, волею случая получив трон на унизительных условиях, она встала во главе огромной империи и оказалась способной не только царствовать, но и править.

Пресловутая бироновщина на деле означала не столько установление «немецкого господства», сколько создание лояльной управленческой структуры после политических шатаний 1730 года. Не без участия Бирона такая конструкция была возведена, а сам он занял в ней важное и почётное место «патрона» со своей клиентелой (под которой надо понимать не только желавших получить должность или «деревню», но и государственных людей типа Маслова или Кирилова) и неофициального, но влиятельного дипломата. Можно ругать и придворных «немцев», и русских из ближайшего окружения императрицы (многие фигуры и вправду были грубые и несимпатичные), но с их помощью неопытной бывшей курляндской герцогине удалось создать более или менее стабильный, хотя отнюдь не всесильный, механизм власти, вовсе не опиравшийся на какую-то «немецкую партию» с особыми «немецкими» интересами. Его важными звеньями стали императорский двор, Кабинет министров и фаворит, удачно дополнявшие друг друга при решении текущих вопросов и обеспечении лояльности знатных подданных путём пожалований, частых кадровых перестановок и репрессий.

Анна, Бирон, Миних, Остерман, Шаховской, Трубецкой, Волынский «достраивали» петровскую машину управления, в ходе ожесточённой борьбы за власть внося в конструкцию неизбежные коррективы. Победители сурово расправлялись с соперниками, но никакое выдвижение «немцев» не могло решить финансовые и управленческие проблемы, связанные с тогдашним уровнем государственной централизации и общественного сознания. Обеспечив политическую устойчивость режима, на управленческом и финансовом поприще бироновщина потерпела поражение от отечественных «приказных».

Ирония судьбы состояла в том, что Бирон и другие «немцы» способствовали (разумеется, отнюдь не с целью бескорыстного миссионерства) усвоению обществом петровских преобразований. Но по мере утверждения и осмысления этих новшеств иностранцы становились раздражителями формировавшегося национального сознания, что ослабляло достигнутую не без труда политическую стабильность аннинского режима. Сам же фаворит оказался плохим политиком: много лет находясь на вершине власти, он слишком легко её потерял. Сказались самоуверенность, грубость, раздражительность, а также неспособность подобрать «команду», увлечь своё окружение сколько-нибудь серьёзной целью. И в качестве фаворита, и в качестве регента он оставался прежде всего курляндским дворянином (в отличие, например, от Остермана, который, будучи немцем по рождению, стал крупным российским государственным деятелем), явно недотягивая до уровня фаворитов следующих царствований — Шуваловых при Елизавете или Потёмкина при Екатерине II.

Выйдя из тени Анны Иоанновны, он стал восприниматься как «злой гений» её царствования, сыграв роль «громоотвода», чем оказал ещё одну услугу своей государыне и помог спасти «имидж» послепетровской монархии. «Немец» оказался идеальной фигурой для концентрации общественного недовольства, которое сполна испытал на себе: за три недели регентства он заплатил двадцатью годами ссылки. Далее произошло неизбежное: Россия «переболела» немцами. Находившиеся у власти иноземцы (например, Екатерина II, урождённая принцесса София Фредерика Августа Ангальт-Цербстская) стали естественно чувствовать себя не курляндцами или мекленбуржцами, а государственными деятелями великой империи, а природные русские дворяне уже не смущались присутствием иноземцев на всех ступенях служебной лестницы. На уровне массового сознания «немец» постепенно приобрёл облик рачительного и аккуратного, но скуповатого хозяина, мастера на все руки, смешно искажающего русские слова, учёного, но не знающего простых вещей. Полностью обрусевший Денис Фонвизин не только изобразил в комедии «Недоросль» бездарного учителя Вральмана, но и во время поездки в Западную Европу в 1784 году написал: «У нас всё лучше, и мы более великий народ, чем немцы».

В грубое аннинское царствование продолжилось усвоение петровских преобразований и не изменился вектор развития страны: вхождение в Европу сопровождалось утверждением жёстко централизованного «самодержавства», опиравшегося на бюрократию и армию, и крепостнических порядков. В день смерти Анны Иоанновны в записной книге Юстиц-коллегии был зарегистрирован привычный документ: «…порутчик Степан Васильев сын Турицын, в роде своём не последней, продал… Коллегии экономии канцеляристу Герасиму Петрову сыну Безсонову и жене ево и детем и наследником ево впрок бесповоротно крепостную свою дворовую девку Ирину Иванову дочь. А взял он, Степан, у него, Герасима, за ту свою дворовую девку Ирину денег три рубля…»