Книга Кошки-мышки - Вера Каспари

– Ваша статья про Вильсона.

За время моего отсутствия февральский номер успел выйти. Манн препоручил дописать статью о Дот Кинг штатному журналисту и распорядился уничтожить все копии статьи о деле Вильсона.

– Мистер Манн велел принести ему все до последней. Он думал, что я, как положено, сделала три экземпляра. Но я всегда делаю четвертый для автора – на всякий случай, вдруг человеку когда-нибудь понадобится для издания книги. Так что унесите это отсюда, чтобы никто не нашел.

– Спасибо, миссис Кауфман. А вы не могли бы достать мне большую фотографию креветочного салата?

– Фотографию креветочного салата, мистер Анселл?!

– Ну да. Чем больше, тем лучше, и желательно в цвете. И раму к ней пусть сделают.

– Зачем?!

– Повешу над столом. Чтобы никогда не забывать, как я тут оказался.

Она посмотрела на меня долгим взглядом и медленно покачала головой. Совсем как частенько делала моя мама.

В половине первого я вымыл руки и тщательно причесался. Я планировал отвести Элеанор обедать в дорогой ресторан – отпраздновать с ней свое повышение.

В уборной я нарвался на Манна.

– Мои поздравления, юноша. – Клоунский рот изогнулся в улыбке, неестественной, словно ее нарисовали масляной краской.

Я сунул руки в горячую воду.

– Спасибо, мистер Манн.

– Большая честь для человека ваших лет. Немало ваших старших коллег не пожалели бы клык отдать за такую возможность.

– Клыки у меня удалены, я отдал их родной альма-матер, факультету зуботычин высшей школы жизни.

Манн изобразил смешок.

– Когда Барклай советовался со мной о вашем повышении, я выразил свое самое искреннее мнение о ваших способностях. Думаю, вы догадываетесь, что я ему сказал. – И он посмотрел на меня с ожиданием, как будто я был его партнером в менуэте. – Я всегда восхищался вашими талантами. Даже когда я был вынужден с вами не соглашаться по вопросам редакционной политики, я всегда уважал ваше мнение.

Я надеялся, что на лице у меня отразилась достаточная степень презрения. Если и есть на свете кто-то более низкий, чем пресмыкающееся, то это соглядатай. Стоило мне сделаться редактором звездного барклаевского журнала, и Эдвард Эверетт Манн уже на моей стороне. Он, оказывается, всегда уважал мое мнение.

– Давайте как-нибудь с вами пообедаем, – предложил Манн, взглянув на часы. – У меня в клубе. Простите, я должен бежать на встречу.

Я приложил особые усилия к приглаживанию непослушного вихра, старательно поправил галстук и пошел в редакцию «Правды и любви», стараясь не ускорять шаг, чтобы не выдать нетерпения.

– Что у нас насчет обеда? – провозгласил я, распахивая дверь.

– И что же? – отозвалась Лола Манфред.

– А где Элеанор?

– Обедать ушла.

Я опешил.

– Как? Одна?

– Да нет, вроде с девчонками.

– Но я же…

Лола не дала мне договорить:

– А вы ее пригласили? По-моему, она все утро ждала от вас приглашения. Вот мужчины, вечно вы такие! Совершенно нас не цените. – Голос Лолы, обычно настолько пронзительный, что все глухие в радиусе трех миль могли расслышать ее без слухового аппарата, немного смягчился. – Заберите ее отсюда, Джонни. Если вы ее любите, заберите ее из этой адовой дыры.

Я смотрел на Лолу, впервые понимая, что люди имели в виду, говоря о ее потускневшей красоте. Легенда о Лоле Манфред, как и все прочее в издательском доме Барклая, прежде не внушала мне доверия. В двадцатых годах Лола была стройной поэтессой, звездой богемного Гринвич-Виллидж. Говорили, что она сбежала из Парижа от мужа-миллионера, чтобы жить своей жизнью и писать изящные стихи о любви и смерти, едва сводя концы с концами.

Это было много лет назад. Теперь уже очень сложно разглядеть в редакторе журнала «Правда и любовь» тоненькую девушку, когда-то написавшую тоненькую книжку коротких печальных стихов. Ножки у нее были все еще очень хороши, но она безобразно растолстела и обрюзгла от пристрастия к алкоголю. И глаза у нее были как у ребенка – круглые, широко посаженные и голубые, словно незабудки.

– А давно вы здесь работаете, Лола?

– Бессчетные века. Одному Господу ведомо сколько.

– Почему же вы называете место, которому посвятили столько лет, адовой дырой?

Она грустно посмотрела на меня, склонив голову набок и сузив голубые глаза.

– Я устала, Анселл. Я усталая потаскушка.

– Не хотите со мной пообедать?

– Ах, я запасной вариант? А ведь когда-то мужчины ухаживали за мной. Одни воспоминания – вот и все, чем довольствуется старая шлюха. Куда пойдем?

Мне захотелось побыть галантным кавалером. Я представил себя усталым от жизни юнцом из середины двадцатых, целенаправленно спивающимся от несчастной любви к Лоле Манфред.

– Может, в «Алгонкин»?

Она зевнула.

– Для меня все кабаки на одно лицо.

Лола взъерошила волосы, водрузила набекрень пиратскую шляпку с кинжалом, свисающим прямо на правый глаз, набросила на плечи замызганную шубку, вытерла мыски туфель о собственные чулки и направилась к двери. Ожидая лифта в фойе, она посмотрелась в зеркало.

– Правда же, это лицо напоминает горгонзолу? Очень старую горгонзолу из молока немощных коз.

Подъехал лифт, но Лола не обратила на него никакого внимания. Она копалась в древностях, представлявших содержимое ее сумочки. Наконец она извлекла на свет видавшую виды губную помаду и мелкими нежными движениями руки с проступающими венами нарисовала «лук Купидона». У лифтов уже собиралась новая группа.

– А какими вообще путями вы заполучили такую завидную должность? – спросила Лола.

Этим бы голосом зазывать домой коров с дальних лугов. Я дернул ее за локоть. Среди окружавших нас людей вполне мог быть шпион Манна, а то и не один. Лола не обратила на мои действия никакого внимания.

– Я, конечно же, вам не в упрек, карьерные амбиции – это хорошо, – объявила она на все фойе. – Просто не пойму, как чистоплюй вроде вас ухитрился подняться в этой клоаке. Вы что, тоже догадались, где спрятан труп?

Мы пропустили три лифта, прежде чем Лола сочла свои художества удовлетворительными, убрала помаду и втолкнула меня в очередную подъехавшую кабину. Кто-то поспешно вошел следом. В нос мне ударило одеколоном и перечной мятой. Это был Манн собственной персоной, в пижонском сюртуке с бархатными лацканами и шляпе дерби – не иначе джентльмен собрался в клуб.

– Я вот благодаря этому тут и держусь, – доверительно сообщила Лола оглушительным контральто. – Я не просто знаю, где зарыт труп, у меня и карта есть. С крестиком в нужном месте. Я пишу мемуары – и когда их опубликуют, один весьма сочный фрукт будет болтаться на виселице.