Книга Красный замок - Кэрол Нелсон Дуглас

Но тут я услышала, как выкрикнули его имя! Это был единственный голос в мире, который можно было расслышать даже в таком столпотворении.

– Ирен! – воскликнула я, но мой писк потонул в водовороте шумов, потому что рядом появилась другая цыганка, всех без разбору молотившая тростью. Теперь мне уже не составляло труда разглядеть Годфри – Ирен так жарко обняла его и так крепко поцеловала, что он зарделся.

Неожиданно кто-то взял меня за плечи и встряхнул:

– Нелл! Ты ли это?

Я уставилась в изумленные серо-голубые глаза Элизабет Джейн по прозвищу Пинк, столь же пораженная тем, что она едва узнала меня, как и обрадованная встречей.

Не успела я перевести дух, как Ирен, выпустив Годфри из объятий, прыгнула на меня подобно невоспитанной тигрице.

– Нелл? Пинк, ты не ошиблась? Нелл?!

Подруга трепала мне косы, гладила по рукам и смотрела с величайшим восхищением и изумлением, время от времени оглядываясь на Годфри, будто стараясь ни в коем случае не упустить из виду ни его, ни меня.

От избытка чувств я не могла вымолвить ни слова.

– А вот и Брэм! – провозгласила примадонна, когда мистер Стокер наконец пробил дорогу к нам.

С появлением Ирен окружившие нас цыгане, как по мановению волшебной палочки, превратились из тюремщиков в защитников. Но вот еще один мужчина протиснулся через их кольцо, такой же смуглый и одетый в столь пестрый наряд, что мое собственное одеяние казалось верхом продуманности.

– Все целы? – решительно спросил он у Ирен, через мою голову всматриваясь в Годфри и Брэма, которые без зловещих накидок выглядели вполне заурядно.

– Да, целы и невредимы, – пропела примадонна; ее глубокий голос легко проникал сквозь шум и хаос вокруг нас.

– А Нелл? Где Нелл? – выкрикнул Квентин.

Я промолчала. В таком бедламе он бы все равно меня не услышал.

Ирен слегка встряхнула меня, как бы желая удостовериться, что я по-прежнему на месте:

– Вот она, здесь. – И подруга ускользнула, чтобы снова завладеть Годфри, оставив меня наедине с Квентином, лицом к лицу.

Можно ли быть наедине друг с другом, когда вокруг беснуется толпа безумцев и табор цыган?

Квентин казался совсем не похожим на себя, но меня это не удивило. Думаю, меня тоже было трудно узнать. Он разглядывал меня – лицо, волосы, одежду, – как впервые, будто боялся, что мы так и не познакомимся. На лице отважного разведчика читалась не столько радость, сколько одно беспокойство, сменяемое другим. Ирен и Пинк встретили меня так, будто мы расстались всего три недели назад, как на самом деле и было, но Квентин смотрел на меня через временн́ую пропасть в три года, если не в тридцать. Мы и правда давно не виделись. В пещере стало тихо, как в железнодорожном купе, лишь издалека доносился гул того мира, через который мы неслись на воображаемом поезде.

Его губы прошептали мое имя, хотя я не услышала ни звука.

А услышала я совсем другой голос, решительный и даже слегка раздраженный:

– Да уж, «все пути ведут к свиданью»[83]. Но у нас еще остались дела на этой карпатской бойне. Я полагаю, это ваши боевые цыгане, мадам Нортон? Позвольте ими поруководить.

Ирен на мгновение вгляделась в молодое цыганское лицо знаменитого сыщика-консультанта, затем без лишних сомнений извлекла большую игральную карту из рукава своего цыганского платья и вручила ему.

– Таро, – вздохнул он. – Кровь на мечах? Не слишком ли это мелодраматично даже для примадонны?

– Для оперетты сойдет, – засмеялась Ирен и взяла Годфри под руку.

– Я пойду с вами, – сказал Квентин Холмсу, не сводя с меня глаз. – Я переводчик.

Они отбыли, и мы остались впятером у темной каменной стены. Я заметила, что в нашем углу пещеры стало как-то тихо.

Ирен по-прежнему улыбалась, хотя на глазах у нее блестели слезы. Не отпуская Годфри, она взяла под руку и меня. Брэм Стокер тоже расплылся в улыбке, ухватил мою вторую руку, зацепил за свою и похлопал меня по плечу, прежде чем проделать то же самое с Пинк. Так мы и стояли, сомкнувшись, абсолютно счастливые в компании друг друга, несмотря на обстоятельства.

Тем временем в пещере цыгане сгоняли заблудших овец, наказавших себя за собственные грехи.

Холмс и Квентин вместе с десятком помощников поднялись на галерею, чтобы забрать связанных. Позади гигантского костра, который цыгане тушили с помощью несгоревших поленьев, разбрасывая пылающие головешки и взметая в воздух мириады искр, происходила какая-то стычка: с моей точки зрения, казалось, будто кочевники повздорили между собой, играя в кости. Почему-то мне вспомнились римские солдаты, разыгравшие плащаницу Христа после распятия. Не знаю, отчего в голову пришла такая мысль; вероятно, перекрещенные бревна у стены походили по форме на кресты, на которых распяли некоторых учеников Спасителя, ну и на хризму, конечно.

И вдруг я заметила фигуру полуодетого человека, прижавшегося спиной к этой богопротивной черной конструкции и раскидывавшего цыган в стороны как котят.

Голый торс его был перемазан потом, сажей и брызгами крови. Я видела перед собой антихриста, предводителя безумного культа, Медведя.

И вновь цыгане навалились на него, и снова он выпрямился под их натиском – невысокий, но могучий человек почти сверхъестественной силы. Его жуткая истерзанная фигура так живо напоминала о страданиях Христа, что я смотрела как зачарованная, вопреки собственной воле: вот так же прошлой ночью я застыла под взглядом этих жгуче-ледяных глаз в своей спальне. А вдруг мы неправы? Вдруг во всем этом есть искра Божья? Истинные христиане должны безропотно страдать, и разве не таким образом мы обязаны следовать по стопам Господа нашего Иисуса? Я слышала об истязаниях и пытках в раннем христианстве, об искалеченных святых и миссионерах. Неужели происходящее здесь хуже того, о чем нам рассказывает Церковь и что мы почитаем в подвигах великомучеников? Не в этом ли истинная вера?

Я поддалась сомнению, наблюдая, как волны язычников-цыган продолжали накатываться на одинокую противоборствующую фигуру, пока наконец не повалили ее на пол.

Сопротивление последователей культа было сломлено, и теперь всех их постепенно перегоняли на верхние этажи замка. Я видела, как среди цыган тут и там мелькают Квентин и мистер Холмс.

Нашему квинтету оставалось только молча наблюдать и радоваться воссоединению с друзьями.

Когда шум сражения уступил место плачу и стонам пленников, Ирен начала петь. К моему удивлению, она выбрала не оперную арию, а гимн: «О, благодать»[84].

Своды пещеры удивительным образом усиливали голос примадонны, чистый, как горный поток. Простые слова эхом отражались от камня и лились нам в уши теплым дождем.