Книга Тарантул - Сергей Валяев

— И чего?

— Думаю вот, — наполнил стакан своему собеседнику. — Сомнения всякие имеются.

— А чего сомневаться — тама, как у Христа, ик, за пазухой, понимашь?

— Да?

— Нет-нет, ты послухай старшого, — смотрел на меня налитыми крупными, как блюдца, зенками. — Я те`того добра желаю…

И я послушал, поскольку всегда уважал старших во всех их состояниях. Водка расплела язык майору Дыбенко до такой степени, что он скоро начал уверять меня, что в спецзоне «А» находятся баллистические ракеты дальнего действия СС — 300. Однако мне удалось пополнить свои познания о любимом крае, точнее, об изменениях его ландшафта.

Оказывается, за мое отсутствие случились глобальные и очень скорые по времени строительные работы с привлечением военной техники. Солдатиков, понимашь, нагнали, ужас чумовой, доверительно сказывал вояка. Провели туннелю, я те`говорю, как у метро… Для чё? Для ракет, чтобы супостату по сопатке!…

Помнится, женщина по имени Вирджиния тоже рассказывала о подземке, проходящей от ж/д вокзала к фабричным стенам. Значит, это не блеф. Я уточнил, где начало всех начал? А зачем тебе, хлопец, проявил бдительность старый боец. Так, туда меня вроде на охрану, признался я. Кладбище же-же-железной дороги знашь? Знаю. Во!..

Подобное недоразумение могло случится только со мной, расп… дяем: жить рядышком с солнцем и быть уверенным, что его нет в природе. Меня прощает лишь то, что не каждом углу трепыхаются объявления о приеме на работу в спецзону «А».

Все-таки хорошо, что есть родная горькая, на её дне всегда можно найти истину. Может, поэтому так забористо пьют на нашей сторонке: клюкнул — и ба! вот она, родимая правда-мать, мать её так!

Пустая, без горючего запала граната покатилась по кухонному полу, вторая йокнула горлышком в крепких руках опытного бойца.

— Ну бу`! — покачивался, пылая краснознаменной рожей, похожий на гималайского божка, вглядывающегося в бесконечность времени и пространства. — Чтобы нам усем гробик, ик, в пору пришелся! — и, хватив залпом стакан, пал доблестной мордой в тазик с капустой.

Пришлось покидать столь занятное общество. Меня ждали в гости. Не приглашали, но тут уж, извините… не единой жеваниной — едой жив человек.

Я не ошибся: Чеченца не ждали. И только по той простой причине, что были уверены — он уже далече. Глупые людишки, разве можно так поступать легкомысленно: прежде, чем делать соответствующее торжествующее заключение, нужно увидеть труп. А нет трупа — какие могут быть праздники жизни?

Мирный клоповник, где когда-то жил мой друг Санька, стоял освещенным форпостом в мглистой ночи. Бессменное дежурство нес дядя Степа в камуфляже. Я отвлек внимание цербера — шарандарахнул булыжником стекло импортной колымажки «феррари», взвывшей от такого обхождения дурной пароходной сиреной. Паникуя, охранник выпал из подъезда и я поимел счастливую возможность уйти в дом.

Мы с Сашкой по молодости лет облазили его с подвала до крыши, и Чеченцу не составляло труда проникнуть на общий балкон. Оттуда тень переметнулась на большую площадку уже балкона нужной квартиры. Спасибо строителям — было две двери, одна — на кухню, другая — в гостиную. Мне повезло: на затемненном окне кухни качалась открытая форточка, а трое, находящиеся в освещенной комнате, увлеченно следили за героями шумного боевика, доставленного прямо из Голивуда. Кажется, зрителю не хватало эмоциональных потрясений и они хотели повысить адреналин в крови.

Чеченец исполнил их желание — думаю, два телохранителя третьего так и не поняли, что произошло на самом деле. По их изумленным выражениям на щетинистых инородным лицам можно было подумать, что несчастные решили: это беспощадный герой голивудского фильма вырвался из экрана и самым натуральным образом перерезал им горла. Тела бились в нервических, предсмертных конвульсиях, а я уже держал лезвие у нежного и надушенного лавандой горла третьего, мне прекрасно знакомого.

Арон Аронович Аронов, какими судьбами, бесценный ты мой, ах, простудился, бедяжка, а знаешь, самое лучшее лекарство в этом случае чик!..

— Не надо-не надо, я вам все отдам, все отдам, — кажется, меня не узнавал от страха. — У меня много денег…

— Дядя Арончик, это не ограбление, это хуже, — пристукнул по его лбу рукояткой финки. — Смотри-смотри, узнаешь?

— Че-че-ченец? — клацал челюстью от ужаса.

— Не ждали-с?

— Н-н-нет!

— А что так? — приподняв надушенную тушку в атласном халатике с вышитым золотистыми петушками, кинул её в кресло. — Сиди, жижавнюк, если хочешь жить и не быть таким печальным. Кстати, это кто такие?

— Это… это мои телохранители… люди Али-бека, — по-бабьи подобрал ноги от затекающей под мебель мерцающей крови.

— Ты чего, Арончик, педераст?

— Педераст-педераст, — с готовностью ответил.

— И почему тебя, душечку, охраняют… охраняли?..

— Я… Я не могу ответить на этот вопрос.

— Можешь, — играл финкой, — ещё как можешь, дядя.

— Хорошо-хорошо, понимаете… — пытался сосредоточиться. — Я представитель, так сказать, Центра…

— Как? — сел в кресло напротив. На экране по-прежнему действовал бесстрашный и бессмертный герой. На столике стояла хрустальная ваза с цитрусовыми и янтарным виноградом — фирменное угощение торгового дома «Русь-ковер».

— То есть я… куратор… по коммерческой части…

— Слушай, Арон в кубе, будь проще, — посоветовал. — Я все знаю о вашей лавочке. И даже более того… Твои кремлевые выблядки пристроили стукачком при ветровских выблядках… Так?

— Так, — сделал над собой усилие; наверно, был очень культурным мальчиком, превратившимся после в девочку, и не любил, когда при нем выражались столь безыскусным слогом. — Но вы не понимаете, с кем, собственно?..

Я прервал его резким движением — финка полоснула атласный халатик болтливого врага, вернув того в унылую реальность бытия.

— Зарежу, — честно пообещал. — Отвечай только на вопросы, петушок-золотой ебешок… — и задал первый: что на компакт-диске, помимо тайных счетов?

Мой собеседник окончательно стушевался, точно красна девица в секс-шопе. Запунцовел, виляя взглядом, как педерасты конскими задами на Тверской. Пришлось повторить вопрос, проявляя при этом ангельское терпение.

— Там… там… — и, ломая руки, будто находился на подмостках театра мимики и жеста, вскричал. — Лучше убейте меня!

— Нет, — незлобиво улыбнулся. — Легкой смертушки не дарю. Буду резать тонкую бахромку из твоей нежной сионистской кожицы, дружочек… Я тоже обладаю культурой речи, петушок-ебешок, и не называю тебя жидовской мордой, хотя ты — она и есть. Если не прав, поправь…

— У меня папа… грек!..

— Тогда приношу извинения всему греческому народу, — покаялся. — Но мы отвлеклись. Так я жду ответа, дитя Эллады? — Продолжал поигрывать финкой, как иллюзионист картами. Легированная сталь сияла от света телевизионного экрана. — Ну-с?