Книга Кристина + Сергей = Смерть. Любовь под присмотром КГБ - Леонид Млечин

Когда Устинов опять запнулся, его первый заместитель маршал Соколов подошел к министру. Решительно сказал:

— Дмитрий Федорович, пора нам перерыв объявить.

Помощник взял министра под руку и увел из зала.

В комнате отдыха, куда вышел и Громыко, царила суета. Устинова уложили на диван. Вызвали врачей. Прибежали медики в военной форме, сделали министру укол. Появился академик Чазов. Властно распорядился:

— Я забираю Дмитрия Федоровича к себе в Центральную клиническую больницу.

Центральная клиническая больница.

Огорченный Черненко собрался с силами и навестил в больничной палате Устинова. Сказал, задыхаясь:

— Тебя на третьем этаже положили, а я на четвертом обосновался. Соседи.

Константин Устинович огорченно смотрел на министра обороны:

— Что же ты так расхворался?

Дмитрий Федорович, лежа на больничной койке, утешал генсека:

— Держись, Костя! Ну, ты давай, не поддавайся. Ничего, все пройдет, все нормально. Твоя болезнь обязательно отступит. Нам не пристало сдаваться…

— Ты-то как сам? — с тревогой поинтересовался Черненко.

— Я пробуду здесь дня три-четыре, — уверенно сказал Устинов, — оклемаюсь — и на службу. Хватит тут лежать. Работы невпроворот, дел уйма.

Похороны

Юрий Куприянов оставался действующим офицером комитета государственной безопасности, поэтому хоронили подполковника, как положено, с воинскими почестями.

Сергей Глазов приехал на кладбище, потому что он знал Куприянова с юности. И не мог поверить, что тот — предатель. Но у Игнатенко не было на сей счет сомнений. Генерал пребывал в бешенстве. Умер не только Куприянов, но и Пшеничный, который должен был назвать имена. Задуманная генералом Игнатенко операция рушилась.

А еще он твердо был уверен, что у Куприянова были влиятельные покровители, которые участвовали в наркотрафике. Но как теперь узнать их имена?

МИД. Кабинет министра

К Громыко пришел начальник кремлевской медицины академик Чазов.

Андрей Андреевич озабоченно спросил:

— Что приключилось с Дмитрием Федоровичем?

Чазов объяснил:

— Министр участвовал в совместных военных учениях стран Варшавского договора на территории Чехословакии. После маневров делегация задержалась, чтобы принять участие в праздновании сороковой годовщины Словацкого национального восстания. Гостей повезли в горы, прием устроили на открытой террасе. А погода плохая… Устинов сильно простудился. Возможно, заразился от кого-то вирусной инфекцией, которую вначале приняли за обычный грипп. Он чувствовал недомогание, но молчал. Упустили время.

— Но вы его поставите на ноги? — спросил Громыко.

— Пока что лечение не дает эффекта, — мрачно признался Чазов.

Кремль. Комната заседаний политбюро

Членов политбюро информировал академик Чазов, он пришел в черном костюме:

— Несмотря на проводимую терапию, у Дмитрия Федоровича шел инфекционный процесс вирусного происхождения. Начала увеличиваться аневризма аорты, что грозило разрывом сосуда и мгновенной смертью. Пришлось оперировать. Операция протекала тяжело из-за массированного кровотечения. Обычное переливание крови не помогало, прибегли к прямому переливанию. Подошла кровь присутствовавшего в операционной анестезиолога, его сразу положили на стол… Но, несмотря на усилия медицины, Устинов погиб от нарастающей интоксикации.

Чазов развел руками и сел.

Черненко с горечью произнес:

— Дмитрий Федорович, я от тебя этого не ожидал.

После заседания политбюро Чазов подошел к Громыко, сказал вполголоса:

— Для Константина Устиновича это удар сильнее, чем смерть Брежнева. Пока веселый и заводной Устинов был рядом, Константин Устинович еще бодрился. Потеряв надежного соратника, он, я смотрю, совсем сник.

Чазов со значением посмотрел на Громыко.

— Я обязан обратить ваше внимание как одного из руководителей партии и государства на состояние Константина Устиновича. Надо смотреть правде в глаза. Ситуация ухудшается с каждым днем.

МИД. Кабинет министра

Громыко проводил совещание.

Первый заместитель министра Логинов доложил:

— Секретарь ЦК товарищ Горбачев, как известно, находился в Англии. Мы придавали его поездке большое значение. В Лондоне он встретился с премьер-министром Маргарет Тэтчер. Но, получив известие о смерти товарища Устинова, Михаил Сергеевич Горбачев прервал поездку и вернулся домой.

Пронзительно зазвонил аппарат спецкоммутатора.

— С вами будет говорить Константин Устинович Черненко.

Министр попросил всех выйти.

Константин Устинович грустным голосом сказал:

— Андрей Андреевич, чувствую себя плохо. Вот и думаю, не следует ли мне самому подать в отставку. Советуюсь с тобой…

Осторожный и опытный Громыко не хотел рисковать:

— Не будет ли это форсированием событий, не отвечающим объективному положению? Ведь, насколько я знаю, врачи не настроены так пессимистично.

— Значит, не спешить? — в слабеющем голосе Константина Устиновича звучала надежда.

— Да! — подтвердил Громыко. — Спешить не надо, это было бы неоправданно.

Кремль. Комната заседаний политбюро

На политбюро Горбачев бодро информировал коллег:

— На секретариате ЦК мы рассмотрели вопрос «Об опережающем росте производительности труда по отношению к заработной плате». И теперь выносим на политбюро, на ваше рассмотрение.

Но тут возмутился глава правительства Тихонов:

— Проект постановления не согласован с Советом министров. Необходимо сначала разобраться в правительстве, а потом уже, если надо, выносить на политбюро.

Тихонов был крайне недоволен и выговаривал Горбачеву:

— Почему секретариат ЦК берется за чисто хозяйственные вопросы? Для этого существует правительство.

— А что делать, если вы не решаете? — огрызнулся Михаил Сергеевич.

— Не пытайтесь работать по проблемам, в которых вы не компетентны, — не менее резко ответил Тихонов.

Остальные члены политбюро не стали высказываться по существу и сняли вопрос по формальной причине:

— Не дело вносить на заседание политбюро несогласованные вопросы.

Это прозвучало как косвенный выговор Горбачеву. Представлять на политбюро неподготовленные вопросы считалось большим аппаратным промахом. Все важнейшие вопросы полагалось заранее согласовать с остальными членами политбюро и заручиться их согласием.

Подмосковье. Дача секретаря ЦК Горбачева