Книга Влюбленные - Сандра Браун

— Этого Джереми не успел мне сказать.

Амелия долго смотрела Доусону в глаза словно пыталась заглянуть ему в душу. Потом ее пальцы коснулись его лба, спустились по щеке, легко скользнули по линии подбородка.

— Ты… ты не сделал ему ничего плохого? — спросила она.

— Он умирал. — Доусону казалось, что такого ответа будет достаточно, но Амелия продолжала смотреть на него, словно знала: ему необходимо выговориться, выразить свои чувства и мысли, чтобы не оставлять никакой неопределенности, двусмысленности.

— Сначала я был уверен, что, когда я его отыщу, мне захочется убить его за все, что он натворил. Мне хотелось отомстить Джереми за то зло, которое он причинил людям, и в первую очередь — тебе и мальчикам. Я ненавидел его всей душой, и мне казалось — когда я его увижу, мне будет невероятно трудно сохранить профессиональное хладнокровие и не наброситься на него. Но вот я его увидел и понял, что передо мной сломленный человек. Да, он был сломлен, и я… мне стало его почти жалко, потому что в каком-то смысле Джереми тоже был жертвой своего отца, его сумасшедших идей, его амбиций и его самолюбия. Останься он в семье Вессонов, и, очень может быть, Джереми пошел бы иным путем, стал совершенно другим человеком, но Карл не дал ему такой возможности. Он не оставил сыну ни единого шанса на нормальную, счастливую жизнь. Вместо этого он сделал его своим орудием, своей вещью, которую он использовал в своих целях и которую выбросил, когда она больше не могла приносить ему пользу. Карл Уингерт — вот кто во всем виноват. Он настоящее чудовище, и я намерен сказать это ему в лицо.

Амелия невольно вздрогнула.

— Что ты имеешь в виду?

— Только то, что сказал. Я должен встретиться с ним и поговорить.

— Ты хочешь сказать — когда его поймают?

Доусон порывисто поднялся и, шагнув к окну, стал смотреть в сгустившиеся сумерки.

— Я все время спрашиваю себя, — проговорил он задумчиво, — куда мог спрятаться этот трусливый ублюдок после того, как он бросил своего собственного сына умирать?

Амелия тоже поднялась с кресла и подошла к нему сзади, но Доусон не обернулся.

— Надеюсь, ты не собираешься его разыскивать?

Он пожал плечами:

— Честно говоря, с моей стороны было бы глупо рассчитывать, что мне снова повезет.

— Повезет?! — Амелия взяла его за плечи и развернула лицом к себе. — Повезет?!. — повторила она. — Как ты можешь называть везением встречу с этим ужасным человеком? Ведь это как минимум очень опасно и может стоить тебе жизни!

Доусон не ответил. Он задумчиво покусывал нижнюю губу, словно подбирая слова для ответа, и молчал.

— Почему, Доусон?.. — снова спросила Амелия.

— Потому что я слишком долго оставался никчемным, бесполезным, бессильным, — ответил он неожиданно резко и зло. — Я слишком долго оставался психом, который при каждом громком звуке готов бежать на поиски блиндажа или траншеи, чтобы укрыться от обстрела, и который не в состоянии проспать ночь без таблеток и виски. Мне надоело просыпаться в поту от собственного крика, а потом до рассвета лежать без сна, боясь возвращения кошмаров. Это должно прекратиться… так или иначе, но прекратиться.

— Ты хочешь проверить свою храбрость?

Доусон чуть заметно усмехнулся:

— Можно сказать и так.

Амелия решительно вздернула подбородок.

— Дерьмо!

— Что-что? — удивленно переспросил Доусон.

— Дерьмо, — отчетливо повторила она. — Все, что ты тут наговорил, — просто дерьмо собачье. Тебе не нужно доказывать свою храбрость и мужество — в том числе и себе самому. Когда ранили Хедли, ты действовал быстро и решительно и спас меня. Если бы не ты, сейчас я тоже была бы тяжело ранена или мертва. Услышав выстрел, ты вовсе не бросился на поиски укрытия. Ты… ты взял события под свой контроль и развернул ситуацию так, как было нужно тебе. Ты укрыл меня от пуль своим телом и определил направление, откуда был произведен выстрел. Потом ты бросился на помощь Хедли. Возможно, ты этого не помнишь, зато я отлично помню, как ты отдавал приказы сбежавшимся со всех сторон полицейским, а они слушались тебя, потому что это были правильные приказы. Я бы даже сказала — единственно правильные.

Короче говоря, Доусон, не надо вешать мне лапшу на уши и уверять, будто ты идешь убивать дракона с единственной целью — заслужить оловянную медаль, Пулитцеровскую премию или прославиться еще каким-то способом. Я ни за что в это не поверю.

— А что, если так и есть?

— Разве Пулитцеровская премия дороже твоей жизни?

Доусон нервно и быстро провел рукой по волосам, отводя их назад.

— При чем тут премия?

— Тогда ради чего ты готов рисковать собственной жизнью?

Он не ответил.

— Доусон!..

— Что?

— Скажи мне!..

— Сказать — что?

— Чего ты хочешь добиться?

Несколько секунд они стояли неподвижно и, тяжело дыша, сердито глядели друг на друга.

А еще через несколько мгновений Доусон привлек ее к себе и начал целовать с такой неистовой страстью, с такой жадностью, что это испугало его самого. И все же остановиться он не мог, даже если бы хотел. Неожиданно для него Амелия вдруг ответила на его поцелуи не меньшим пылом. Долго сдерживаемый страх, глубокое отчаяние и подавленное желание вдруг выплеснулись наружу кипучим, обжигающим потоком и захватили обоих. Они целовались яростно, почти ожесточенно, позабыв обо всем на свете. Лишь в короткие секунды просветления Доусон вспомнил о полицейских, которые патрулировали пляж и наблюдали за домом. Подхватив Амелию на руки, перенес из гостиной в коридор, где их нельзя было увидеть снаружи. Там он снова опустил ее на пол и, прижав всем телом к стене, принялся с новым жаром терзать ее губы поцелуями.

Сейчас в его теле проснулись все долго дремавшие инстинкты, они полностью овладели его разумом и волей и требовали только одного: быстроты и самого полного и глубокого обладания. Не тратя времени даром, Доусон принялся стаскивать с Амелии футболку, к верхней части которой был пришит тонкий лифчик. Как только он отшвырнул ее в сторону, голые груди Амелии закачались перед самым его лицом, и он рефлекторно накрыл их ладонями. Одновременно Доусон принялся ласкать губами ее мгновенно напрягшиеся тугими узелками соски́, которые он с удовольствием втягивал как можно глубже в рот.

Амелия тем временем ощупью расстегивала его брюки. «Молния» подалась сразу, и ее рука скользнула внутрь, завладев его естеством, сжимая, поглаживая, скручивая, лаская.

— О боже!.. — выдохнул Доусон и, упершись лбом в стену над ее плечом, крепко стиснул зубы, стараясь отдалить неизбежную развязку. — Стой! Не торопись, милая, ладно?

Ткань ее юбки была легкой и тонкой. Просунув под нее руки, Доусон на мгновение запутался в пене кружев, но потом нащупал путь и почувствовал, как его пальцы погрузились в ее горячее, мягкое и влажное лоно. Трусики мешали ему, и он спустил их как можно ниже, чтобы они не мешали ему наслаждаться необыкновенным уютом и шелковистым теплом ее женственности.