Книга Генералов похищали в Париже. Русское военное Зарубежье и советские спецслужбы в 30-е годы XX века - Владислав Голдин

В связи с развернувшейся в руководстве РОВСа дискуссией о Коморовском председатель этой организации генерал Миллер писал в марте 1937 года генералу Абрамову, что комиссия Трегубова отвергла обвинения в его адрес, но другое дело его моральный облик — переписка с некоторыми поляками, уход из РОВСа во время суда не по указанию свыше, а по его личной просьбе. Вместе с тем Миллер добавлял, что Коморовский оправдан судом и если захочет вступить в воинскую организацию, входящую в РОВС, и тем самым вернуться в его состав, то с его стороны препятствий не будет.

Линицкий полностью отбыл срок в тюрьме, вступил там в члены Компартии Югославии и вел пропагандистскую работу среди заключенных. В письме, направленном из тюрьмы матери, он в частности писал: «…Врагов своих презираю. Пощады от них не жду, не прошу. Отечества своего не предаю, как это делают некоторые, а люблю и горжусь им, считаю его самым передовым и культурным. Не знаю, как другие, а мне с его заклятыми врагами не по дороге. Если бы имел две жизни, отдал бы их обе за него. На крохи, упавшие со стола иностранных победителей и поработителей родного мне народа, никогда не рассчитывал…».

Когда остались считанные дни до освобождения Линицкого из тюрьмы, стало известно, что на него готовится покушение, чтобы не выпустить его живым из Югославии. Поэтому во время пребывания в тюрьме ему было вручено уведомление о приеме в советское гражданство, а после освобождения его на частном самолете отправили в одну из европейских стран, а оттуда — в Москву. Но, оказавшись там в 1938 году, он узнал, что его мать была арестована в 1937 году и расстреляна как «несознавшаяся польская шпионка». Что касается самого Линицкого, то в НКВД его поведение перед лицом врага было признано «безупречным», а один из руководителей наркомата заявил: «Свой долг перед Отечеством Вы выполнили блестяще». Но, несмотря на это, ему не нашлось места в разведке органов госбезопасности, и он вернулся на медицинское поприще.

Прибыв в Харьков, Линицкий работал врачом во 2-й городской больнице, а затем в военном госпитале. По его просьбе в Москве провели повторное рассмотрение дела матери, и в 1940 году ему было сообщено, что она репрессирована по ложному доносу и полностью реабилитирована.

С началом Великой Отечественной войны Линицкий в звании военврача 2-го ранга стал работать в эвакогоспитале №1027. Но он рвался на фронт и направил рапорт на имя начальника 4-го управления НКВД СССР старшего майора П.А. Судоплатова с просьбой использовать по назначению, ибо он знаком с радиоделом, прошел два курса подрывного дела, знает парашют, мотоцикл и чекистские дисциплины. В итоге ему предложили работу в тылу противника в составе разведывательно-диверсионной группы. На работу в тылу противника и желательно вместе с мужем, посвятившим уже себя этой деятельности, просилась и его жена, направившая заявление на имя наркома внутренних дел. Ее заявление было удовлетворено, и боевое крещение они приняли под Сталинградом летом 1942 года.

В дальнейшем руководством разведки было принято решение направить Л.Л. Линицкого для работы в Югославии, которую он хорошо знал и где развернулось широкое партизанское движение. После специальной подготовки в июне 1944 года он был выброшен с парашютом в Югославии для координации действий с югославским движением Сопротивления. Линицкий принимал участие в боевых действиях, направлял в Центр добываемую информацию, не раз встречался здесь с теми людьми, кого знал еще в предшествующий период своего пребывания в этой стране. Был награжден югославским боевым орденом «Партизанская звезда» 3-й степени, а также советскими орденами и медалями.

После окончания Великой Отечественной войны Л.Л. Линицкий вновь работал в качестве разведчика-нелегала за границей, и 25 января 1954 скончался там от сердечной недостаточности. Тело полковника Линицкого было перевезено в Москву, где он был с воинскими почестями похоронен на Ваганьковском кладбище.

Подводя основные итоги этой главы, заметим, что в середине 30-х годов завершился важный этап противоборства российской военной эмиграции и советских спецслужб. Если первая переживала углубляющийся кризис, то последние готовились нанести ей последний и решающий удар. Наступала эпоха главных событий этого противоборства.

Глава 6.

Советские спецслужбы и Русское военное Зарубежье в начале второй половины 30-х годов

Вторая половина 30-х годов характеризовалась глубокими изменениями в жизни СССР, с одной стороны, и российской военной эмиграции — с другой. Это определялось как внутренними процессами, происходившими в них, так и кардинальными изменениями в мире, нарастанием угрозы новой большой войны, что вылилось в конечном итоге в начало Второй мировой войны в сентябре 1939 года.

В этой ситуации руководство СССР пыталось ускорить решение комплекса актуальных проблем, стоящих на повестке дня. Одним из способов их решения была избрана мобилизация советского общества на борьбу с врагами внутри и вне страны, новая «чистка страны» от антисоветских и контрреволюционных элементов, препятствующих социалистическому строительству. Происходит дальнейшее укрепление тоталитарного режима и личной власти Сталина, которые, в свою очередь, делают ставку на расширение использования методов насилия и возрастание роли органов госбезопасности, призванных бороться с «врагами народа».

Неудовлетворение Сталина работой органов госбезопасности вылилось в его письмо Молотову, Кагановичу и Ягоде еще в октябре 1935 года, где он в частности подчеркивал: «Видно, что чекистская часть НКВД не имеет настоящего руководства и переживает процесс разложения… Я думаю* что чекистская часть НКВД болеет серьезной болезнью… Пора заняться нам ее лечением».

Это недовольство усилилось в 1936 году. 25 сентября, после завершения открытого процесса в Москве над старыми членами большевистской партии, Сталин обвинил персонально наркома Ягоду в неспособности организовать борьбу и разоблачение троцкистско-зиновьевского блока. В телеграмме в ЦК из Сочи за подписью Сталина и Жданова указывалось: «Считаем абсолютно необходимым и срочным делом назначение тов. Ежова на пост наркомвнудела. Ягода явным образом оказался не на высоте своей задачи в деле разоблачения троцкистско-зиновьевского блока. ОГПУ опоздал в этом деле на четыре года. Об этом говорят все партработники и большинство областных представителей Наркомвнудела. Замом Ежова в Наркомвнуделе можно оставить Агранова».

Данное указание стало руководством к действию. И 26 сентября 1936 года наркомом внутренних дел СССР был назначен Н.И. Ежов. Таким образом, впервые руководителем НКВД и органов госбезопасности стал человек, никогда ранее в них не работавший. Сам Ежов писал о себе, что получил «незаконченное низшее» образование (проучился в школе два или три года). Вместе с тем после окончания Гражданской войны он последовательно поднимался по ступенями номенклатурной лестницы и достиг почти самого ее верха.

21 ноября 1930 года Ежов был впервые приглашен к Сталину и в том же месяце назначен заведующим одним из ключевых отделов ЦК ВКП(б) — организационно-распределительного, который отвечал за подбор и расстановку партийно-государственных кадров. Это назначение давало огромные связи, возможности, знание кадров. В феврале 1934 года Ежов был избран членом ЦК и Оргбюро ЦК партии и стал заместителем председателя, а с февраля 1935 года — председателем Комиссии партийного контроля при ЦК и секретарем ЦК ВКП(б). Ежов входил в созданную в мае 1935 года особую комиссию Политбюро ЦК по безопасности, возглавляемую лично Сталиным.