Книга Отель "Гонолулу" - Пол Теру

Бомжом оказался Бадди Хамстра. Он выглядел настолько запущенным, настолько небрежно одевался, что владельца гостиницы, мультимиллионера, облаченного в грязные плавки и футболку с надписью «Потерянный рай», приняли за бродягу, который оставил где-то неизменную тележку с пластиковыми пакетами.

Бадди всех забавлял — это была дежурная тема дня. Не прилагая к тому ни малейших усилий, он вновь сделался колоритным персонажем. Непрошеное возвращение к прежнему образу так потрясло Бадди, что он впал в ярость и безобразничал пуще прежнего — «наш старый Бадди», умилялись приятели, не отдавая себе отчета в том, что болезнь превратила его в посмешище.

Он все собирался предоставить мне новый материал для своих воспоминаний. «Я расскажу тебе остальное потом», — сулил он, но «потом» не наступало. От Бадди остались лишь его жестикуляция, нелепые промахи и раздраженный крик. Этот не пойми откуда взявшийся избыток энергии делал его смешным. Бадди был зол на весь мир, но бессильный гнев зачастую оборачивается для зрителей комедией: когда человек тщетно протестует, срываясь на рев и вой, он смахивает на вечную жертву, на законную мишень для любой шутки.

Приятели, упоенно повторявшие каждое слово Бадди, полагали, что нынешнее поведение — стратегия, тщательно разработанная с целью избавиться от Мизинчика, развестись, дать ей сколько-то денег и отправить подобру-поздорову, но, понадеявшись вновь обрести свободу, Бадди не испытал облегчения и не сосредоточился на своей задаче. Какой-то он был растерянный: то забывал что-то, то взрывался, путал имена, Мизинчика называл Стеллой или Моми. Друзья и над этим потешались.

— Сидим, обедаем на веранде, — рассказывал Пи-Ви. — Тут один попросил Бадди передать соль. Он берет ее и бросает («бвосает») в общую миску с супом. Плюх — и все тут.

— Разве это смешно?

— Мы просто животики надорвали.

Когда его просили передать перец, он делал широкий жест, взмахивая сердечком с прахом Стеллы, притворяясь, будто что-то сыплет из него. «Совсем как в добрые старые дни!» — радовались приятели.

Мэр Гонолулу посетил нашу гостиницу, совершая официальную поездку по Вайкики, о которой Гавайское бюро путешествий снимало документальный фильм. Бадди преподнес мэру гирлянду цветов, баночку изготовленного Пи-Ви соуса в плетеной сумке, орехи и футболку с надписью «Потерянный рай».

Ущипнув меня за руку, Бадди представил меня мэру:

— Он написал книгу.

Бадди поднесли микрофон.

— У нас пьют вон там, — махнул Бадди в сторону веранды и пукнул. Микрофон усилил звук — это было похоже на выхлоп автомобиля, и многие подскочили от неожиданности.

Микрофон донес до всех и объяснение, предназначавшееся только для мэра:

— Мне сделали шунтирование кишечника, ваша честь. Подрезали пищеварительный мускул.

Он обратил к камере широкое, мрачное, бульдожье лицо, и все стоявшие вокруг засмеялись.

На следующей публичной церемонии — ежегодном вручении наград Ассоциации отелей Вайкики, происходившей в Коралловом зале отеля «Хилтон Гавайи Виллидж», — Бадди выступил вперед, чтобы принять награду, которой отель Гонолулу был удостоен за десерт, знаменитый кокосовый торт Пи-Ви, споткнулся, повалился вперед, сшиб кадку с цветами и приземлился перед первым рядом зрителей. Ухватившись для равновесия за цветы, он попытался приподняться и шлепнулся, сжимая в каждой руке оборванные лепестки. Именно эта запомнившаяся подробность вызывала всеобщий смех.

Вскоре Бадди прославился своими падениями: упал на праздничном рождественском вечере, рухнул на берегу во время церемонии благословения серфингов, опрокинулся на Фестивале Веселого Монарха. Он не ушибался; если незначительные травмы и были, вновь обретенная слава клоуна перевешивала их все.

На состязании «Алоха Чили» (Пи-Ви представил свой чили «Симптомы гриппа») Бадди бродил по улице между рядами, пробовал все подряд, а когда телерепортер поинтересовался его впечатлениями, Бадди вместо комментария срыгнул прямо на поднесенный к его устам микрофон. Потом у него якобы закружилась голова, и он уселся на оригами какой-то маленькой девочки, а узнав, что мы не получили призового места, принялся громко поносить судей, среди которых была и новая жена губернатора.

Он стремительно набирал вес и требовал, чтобы дети тыкали его в руку, демонстрировал остававшиеся на обрюзгшей плоти вмятины — следы их пальцев. Он возлежал, окруженный детьми, толкавшими и щипавшими его, слегка подплывший, но вроде бы счастливый.

— Мизинчик согласилась, — сообщил он мне.

Я знал, о чем идет речь. Кроме денег, Мизинчик потребовала американское гражданство. Она как раз прожила достаточный срок в Штатах.

Прошение Мизинчика о предоставлении гражданства было удовлетворено, и наступил день, когда она должна была приносить присягу. Мы все провожали Мизинчика и Бадди в правительственное здание вроде бы поддержать ее, а на самом деле — присматривать за Бадди. Лестер Чен, Кавика, Пи-Ви, Трэн, Трей, Уилнис, Фишлоу, Кеола, девочки из обслуги, Пуамана, Милочка, Була и Мелвин, ближайшие друзья Бадди — Сэндфорд, Уиллис, Спарки Леммо и мы с Роз — вся большая семья, почти все из отеля «Гонолулу».

— Сочтем это за торжественное прощание, — проворчал Бадди, не в силах сдержать газы, заглушая пуканьем свои же слова.

На наших глазах Мизинчик — в новом платье, в белой шляпе и белых перчатках, в толпе таких же, как она, новых граждан — произнесла клятву и отсалютовала флагу. Она выглядела серьезной, повзрослевшей — уже не та юная невеста с видеопленки, отснятой агентством «Большие надежды», а зрелая женщина, с худым лицом и большими зубами, которые выпячивались за стиснутыми губами, словно рот был набит едой.

Она поймала на себе взгляд Бадди и отвернулась.

— Лучший секс в моей жизни, — прокомментировал Бадди. — Угадайте, почему? Потому что она — дура ненормальная. — Глаза его остекленели, вероятно, от воспоминаний, которыми он не мог поделиться. Встряхнувшись, Бадди добавил: — Больше не женюсь. Так, кусочек там, кусочек тут.

Он был болен и истощен, но я еще не видел его таким счастливым: он так и сиял в предвкушении вольной жизни.

Церемония принятия присяги оказалась более торжественной и прочувствованной, чем я ожидал. Мизинчик держалась очень прямо, напряженно откинув чуть дрожавшую голову, нервно сжимая руки, — меня это тронуло. И все эти столь разные люди, молодые и старые, по большей части родом из Азии, с небольшой примесью выходцев с тихоокеанских островов и скудной горсткой благодарных европейцев, преисполнились гордости: они столь ревностно исполняли этот несложный обряд, что он превратился в некое величественное событие, и «клятва верности», повторенная каждым, вновь обрела свой глубокий смысл. Новые американцы — и Мизинчик, подумать только, среди них!

Я молился, чтобы Бадди воздержался от своих номеров, не портил Мизинчику день. Я настолько сосредоточился, повторяя про себя это заклинание и следя за церемонией, что не заметил, как Бадди свалился, и очнулся только от громкого смеха и вопля: «Бадди опять за свое!»