Книга Отель "Гонолулу" - Пол Теру

— Не давай ей!

— Дать сейчас же!

В такие мгновения пронзительной ясности не приходилось напоминать себе, что мне уже стукнуло пятьдесят семь лет, что в прошлом я путешественник и писатель, даже некогда известный, а теперь живу на маленьком острове с туземкой-женой и маленькой дочкой, получаю жалованье, выраженное пятизначным (и не слишком большим) числом за то, что управляю довольно зачуханной гостиницей в Вайкики и, вероятно, являюсь единственным в мире управляющим отеля — членом Американской академии искусств и литературы, значок которой я так и не снял с кармашка гавайской рубахи.

И вот я стою в баре со стаканом диет-колы в руках между двумя ссорящимися супругами, и каждый норовит перетянуть меня на свою сторону. Без малого три часа утра.

Бадди занес руку для удара. Мизинчик пригнулась, пробормотав что-то вроде: «Охолони».

— Выросла в трущобе в Себу-Сити, какала в ведро и ела дерьмо, бегала босиком, а теперь жить не может без телевизора, и подайте ей еду в номер, и найдите ей пульт.

— Ты делать мне стыд перед чужие люди!

— Он свой, — сказал Бадди обо мне.

Мизинчик надула губы и присосалась к соломинке.

— Разрешите вас спросить. — Бадди вытянул шею, почти касаясь носом ее лица. — Какой день — лучший в вашей жизни?

— Не знать.

— Может быть, тот день, когда вы вышли замуж за мистера «Талончик на обед»? — Так он, над самим собой издеваясь, именовал себя.

— Не, — буркнула Мизинчик.

— Или когда ты была маленькой?

— Тогда я быть зверюшка.

Именно так я и представлял ее себе: на четвереньках, грязные коленки упираются в пол, глазки мигают, нос подергивается, принюхиваясь к запахам грязной хижины на склоне горы.

— Может, когда ты впервые приехала в Штаты?

Мизинчик обеими костлявыми ручками сжимала стакан и скалилась, ничего не говоря.

— Вот как начался лучший день в моей жизни, — продолжал Бадди. — Все шло кувырком, гости недовольны, служащие с ума сходили, водопроводчик не явился, постояльцы, того гляди, съедут. Все к черту.

— Про что он говорить?

— Заткнись. Это войдет в книгу.

— Какая книга?

— Заткнись.

Мизинчик снова впилась в соломинку. Она послушалась мужа, но страха в ней не было.

— Я уже привык к таким делам и даже не замечал, как я зол. Ты же меня знаешь — я ничего не воспринимаю всерьез. Я шут.

Он хотел скорчить забавную гримасу, но вышло что-то больное, опасное, почти безумное.

— В тот вечер я обнаружил недостачу в пятьсот баксов. Я был уверен, бармен присвоил их, но что я мог доказать? Тогда я был женат на Моми. Она не была счастлива.

Заслышав имя Моми, Мизинчик насторожилась. В такие моменты она особенно смахивала на зверька — заранее предчувствовала угрозу, знала, когда произойдет или будет сказано нечто неприятное, словно травоядное животное, ведомое инстинктом: легчайший запах, малейшая примесь чужеродных молекул в воздухе — и оно готово обратиться в бегство. Бадди толкнул жену обратно на стул у бара.

— Я стоял на авеню Калакауа возле остановки такси. Собирался в банк, сдать деньги, накопившиеся за день. Три тысячи долларов наличными и в дорожных чеках.

Он сделал паузу, наслаждаясь мгновением, кивнул мне: это все войдет в книгу.

— И тут подваливают ко мне два чувака. Один держит наготове такси, другой направляется прямиком ко мне. Оба ухмыляются. Я сразу просек, что к чему. Они решили грабануть меня и удрать на такси.

Выслушав столь зловещее вступление, Мизинчик вся подобралась, словно обезьянка на скале, прижала локти к бокам, подтянула к груди колени, даже шею вобрала в плечи. Сейчас будет нанесен сокрушительный удар.

— Им-то невдомек, какой скверный денек у меня выдался, — продолжал Бадди. — Тот, который ближе ко мне, говорит: «Давай сюда деньги», а второй уже дверцу такси открывает.

— И ты отдал? — не вытерпел я.

Оттягивая развязку, заставляя ловить каждое слово, Бадди бросил в рот пару кубиков льда, разгрыз, выплюнул осколки в стакан и улыбнулся, поддразнивая:

— Не знаю, что за бес в меня вселился. Я отступил на шаг, словно пытаясь бежать, он подался на меня, и тут я развернулся и со всего размаха вмазал ему в морду, почувствовал, как треснула челюсть, кость подалась под ударом. Ох и понравился мне этот треск. Кулак мой был точно каменный. Вся злость, какая накопилась, перешла в мою руку и прямиком в зубы этого малого.

Он покачал свой кулак, сжимая его так, будто полную горсть песку набрал.

— Самое прекрасное ощущение в жизни. До тех пор мне никому не доводилось так въехать. И дело не только в самом ощущении, но и в этом треске — будто корзина сломалась. Глаза у него закатились, колени подогнулись, и он хлопнулся наземь. Это было великолепно.

— Удачный удар, — сказала Мизинчик, непроизвольно вздрогнув — рассказ все-таки напугал ее.

— Может, и удачный. Главное, получилось. Я собирался стукнуть его еще раз, но он упал на спину и отключился. Голову себе разбил. — Бадди с удовольствием отпил из стакана. — Его дружок подбежал, помог ему подняться. Мой кулак превратился в смертельное оружие, я примеривался и дружку заехать, но они оба запрыгнули в такси.

Бадди с удовлетворением опрокинул в рот последний глоток.

— Это был величайший день в моей жизни. С ним ничто не сравнится. А ты думал, о чем я стану рассказывать — о сексе, о деньгах? Нет, вот что было лучше всего.

Мизинчик тихонько сидела на своем стуле, с тревогой глядя на Бадди. Сейчас она боялась его.

— Занеси это в книгу, — распорядился Бадди. — Остальное в другой раз.

77. Последняя шутка Бадди

То был обычный среднестатистический день в отеле под прекрасным, похожим на разбухшую губку небом Гонолулу. С утра молодая женщина потребовала скидку — она-де «путешествующий писатель». Гости умеют качать права, но самые беспардонные — те, кто претендует на звание писателя. Мне надлежало вынести приговор.

— О чем была ваша последняя работа?

Она не сказала: «Статья для „Форума“ о размерах пениса», но я вполне был готов к такому ответу.

За ланчем мне сообщили, что престарелая супружеская пара из Балтимора, мистер и миссис Берт Клэмбэк, обмочила двуспальную кровать; другая парочка, мистер и миссис Колкин из Миссури, задержалась с отъездом, а в итоге прихватила махровые халаты, принадлежавшие гостинице. Кеола прилепил к доске объявлений наклейку: «Меня заводит только Иисус», Кавика парировал это своим лозунгом: «Суверенитет для Гавайев». Роз заявила, что хочет сменить имя на Мередит. «Или Мэдисон, или Лэси, или Бритни. Лишь бы не Роз. Еще я хочу DVD-плеер». Найджел Гупта, пожаловавший к нам из Калифорнии, пренебрег правилами (Не приносить стеклянные сосуды в бассейн) и взял с собой кувшин ледяной воды, бутылку виски и стакан. Он опрокинул столик, осколки разлетелись во все стороны, и нам пришлось закрыть бассейн для посетителей. Гости возмущались, а некие Билл и Морин Григорьян потребовали снизить плату за текущий день, поскольку не смогли воспользоваться бассейном, а в противном случае они-де подадут на нас в суд. Лифт застрял между этажами, несколько постояльцев провисело в нем с четверть часа, а потом еще три часа все ходили по лестнице. Сколько можно напоминать, чтоб не вешали мокрые купальники на ограждение веранды? Пронесся слух, будто по коридорам бродит какой-то бомж.