Книга Месть палача - Виктор Вальд

Гудо указал рукой на высокий холм и прибавил к бегу. И все же ему трижды пришлось снизить тем движения, чтобы затрещинами и пинками подогнать своего пленника. Лишь на вершине холма он остановился и указал рукой на крошечные фигурки всадников:

– Ты прав. Османы молниеносные всадники и отличные следопыты. Они нас почти нагнали. Пропустим их и пойдем следом.

– А не лучше ли свернуть с пути и пойти другой дорогой, а то и вовсе через поля и горы?

– Нет, не лучше, – выдохнул Гудо.

Скромно позавтракав тем, что приобрели в Капуе на рынке за последние деньги Даута, путешественники с предосторожностями продолжили свой путь.

– Скоро солнце погрузится в море, и мы будем в безопасности, – вытирая обильный пот с лица, тяжело выговорил Даут.

– В относительной безопасности мы будем еще скорее, – тяжело дыша, ответил Гудо.

– Что значит, в относительной? – радуясь воскресшему диалогу, остановился, переведя дух, пленник «господина в синих одеждах».

– А тебе не приходилось слышать о путнике, укрывшемся от проливного дождя под раскитистым дубом, и был убит молнией? Или о бедуине, отыскавшего укрытие в тени кустарника, где его ужалила ядовитая змея. Или…

– Хватит. Умеешь ты утешить, друг Гудо.

– Ладно. Еще миля, или две и мы…

– Что мы? – забеспокоился Даут тем, что «господин в синих одеждах» резко остановился.

– Это мы еще не бежали. А вот теперь точно придется нестись, не касаясь земли.

– О, Господи! Или Аллах! Кто меня слышит? Кто меня видит? Неужели кто-то здесь уверен, что я сделаю хотя бы один шаг.

– Посмотри туда на холм и посмотри на мою спину. Помни о десяти шагах, и подумай о том, что сделает с тобой Сулейман-паша, когда узнает, что ты помог мне бежать.

– Кто я? – задохнулся от жуткой клеветы и несправедливости Даут, но уже в следующее мгновение он увидел всадника на холме и услышал знакомый османский боевой клич. – Разве кто поверить, что я помог бежать Шайтан-бею? Помог ему бежать! Бежать, бежать, бежать…

И до предела несчастный Даут, стиснув зубы и раздув ноздри, бросился в след своему мучителю.

– Вон туда! – указал на бегу рукой Гудо. – В катакомбы святого Каллиста.

– Катакомбы, подземелья… Святого Каллиста… Там же древнее кладбище?..

– В этом подземном лабиринте нас никто, даже твои ищейки османы не найдут. Я знаю. Знаю.

– Да откуда ты все знаешь? – в гневе от того, что силы покидают его, воскликнул Даут.

Но теперь в низину бежать было легче.

В стороне осталась Аппиевая дорога. Теперь беглецы вбежали в царство мертвых. В особое царство. Хотя и сама узкая полоска земли вдоль знаменитой дороги ближе к вечному Риму некогда была ничем иным как кладбищем, катакомбы святого Каллиста были истинной столицей этой страны мертвых.

Законы древнего Рима запрещали хоронить усопших в черте города, поэтому римляне использовали для погребения крупные дороги, ведущие из городов. После того, как традиция сжигать тела умерших повсеместно уступила место захоронению в земле, цена на землю вдоль дорог стала невероятно дорогой. Под стать этой дороговизне над могилами богатых и знаменитых поднялись мраморные усыпальницы, похожие на дворцы и храмы, а под землю ушли богато расписанные склепы. Это давало возможность живым толстосумам показать свое богатство и положение в обществе.

С приходом первых христиан на месте уже существовавших кладбищ для простых горожан появились огромные и запутанные катакомбы, в которых не только хоронили самих почивших христиан, но и проводили тайные богослужения. Со временем возникла гигантская сеть комнат и переходов, упорядочить и благоустроить которые взялся диакон Каллист. Здесь же он был и захоронен, как и многие те, кого причислили к образу святых мучеников. Это место долго радовало христиан своей святостью, пока не пришел хаос и не распались даже варварские государства Апеннинского полуострова, воцарившихся на развалинах Римской империи. Стало даже страшно выходить за городские стены Рима. Тогда из катакомб вывезли мощи всех почитаемых святых, и место превратилось в пустыню. В жуткую пустыню, в которой ветер и его братья сквозняки страшно подделывали многочисленные голоса, а призвав дожди, обрушивали своды подземелья.

– Я не полезу в эту дыру, – заупрямился было Даут, но крики и топот приближающихся всадников затолкали его вслед за Гудо под землю.

– Мне бы только найти… Найти…

– Кого найти, Гудо? – дрожа всем телом, спросил Даут, держась за край плаща своего мучителя.

– Сюда. Нет! Стой. Вот сюда. Нет! Нет!

– Да постой ты, Гудо, постой! Что можно видеть в этой кромешной тьме?

– Да верно. А впрочем… Что это? Кажется свет. За мной. Нам повезло. Это дневной свет. Это провал. Он мне поможет.

– В чем поможет? Как ты мне надоел, друг Гудо! Чтобы тебя джинны, или демоны опять в ад утащили, – заныл Даут, но так и не отпустил плащ «синего шайтана».

– Здесь будь, – велел Гудо.

Над его головой был огромный провал, и он стал быстро подниматься по обрушенным камням свода и земле на поверхность.

– А я? Как же я?

Оставшись один, Даут съежился. Он тут же обнял себя за плечи и все равно затрясся. Время шло, а озноб не прекращался.

– Нет. Нет. Рано мне еще под землю. Ох, рано!

Больно ударяясь об острые камни коленками, и произнеся тысячи проклятий, Даут выбрался на поверхность.

– Эй, Даут, порождение гиены! Стой, где стоишь.

От зычного и властного голоса Сулейман-паши Даут вздрогнул и осел на ослабевших коленях.

Непрерывно вертя головой и бормоча некогда отвергнутую молитву «Отче наш», он с ужасом обнаружил на соседнем холме в сотне шагов группу всадников, среди которых пышными одеяниями выделялся старший сын Орхан-бея. С этой возвышенности османам прекрасно был виден их единоверец, от которого их отделяла обширная впадина, густо поросшая колючим кустарником.

– О, Господи! – взвыл Даут и трижды перекрестился.

Обращение к Всевышнему придало разума, и несчастный беглец кубарем скатился вновь в провал катакомб.

– Ты думаешь, скроешься от нас?! Нет! Аллах все видит, он укажет крысиную нору предателя. С тобой я разберусь позже. А сейчас! Эй ты, «синий шайтан»! Я знаю, что тебе известен весь ад и пещеры, что ведут туда. Мне сказали, эти катакомбы бесконечны, и искать в них человека, значит, потратить вечность. Но мне известно о той, кого ты считаешь дочерью. Ты дорожишь ею. Сейчас ее имя Гюльчичек Хатун. Она любимая жена моего брата. Люблю ли я брата? Спроси этого пса Даута. Так вот, если ты сейчас же не вылезешь из своего родного ада, я немедленно отправлюсь в Бурсу. Ты догадываешься зачем? Гюльчичек Хутун уже заслужила смерть, отдав священный перстень неверному. О ее смерти не́кому будет особо горевать. Разве что мой дорогой братец, да ее сынок, да еще тот, что у нее в утробе… Спаси их всех. Иначе… Клянусь Аллахом! Она съест персик и умрет в страшных мучениях. Спроси об этом своего друга Даута…