Книга Фрэнки, Персик и я - Карен Маккомби

Она указала на домики на колесах, видневшиеся на мысу. Закончив завтрак, чайка прыгнула на скамейку рядом со старой леди и, как мне показалось, тоже неодобрительно уставилась на передвижные домики для отдыхающих. Может быть, потом она вспорхнет, полетит к этим домам и нагадит на них. Мне захотелось расспросить побольше, чтобы узнать все о пиратах и контрабандистах, о старом доме и его истории (и еще о том, как она узнала, что чайка любит именно воздушные пирожные), но внимание старой леди внезапно было отвлечено.

— Посмотри на него! — рассмеялась она, кивая своей трясущейся розовой шляпкой в направлении берега как раз под нами. — Можно подумать, что никто никогда не говорил ему, что он кот, а не отдыхающий!

Что-то щелкнуло в моей голове, когда я узнала толстого рыжего кота, принимавшего солнечные ванны на песочке — с закрытыми глазами, растопырив в воздухе все четыре лапы и выставив на всеобщее обозрение большое белое брюшко.

— Он был прошлой ночью в моей комнате! — воскликнула я.

— Неужели? Ну да, Персик любит путешествовать. Настоящий бродяга. Поселяется на какое-то время у того, кто ему понравится, а потом — раз! — его и след простыл. Когда-то он побывал и у меня. Насколько я помню, он любил печенье с заварным кремом и сардины.

— Персик?

Я должна была удостовериться, что правильно расслышала. Этого толстого, со свалявшейся шерстью видавшего виды кота звали Персик?

— Ну да, Персик. Из-за его рыжего цвета, я думаю.

Персик. Если бы я придумывала ему кличку, мне бы в голову пришло что-нибудь вроде Большой Рон, или Задира, или Танк, наконец. И этот непонятный сладкий запах, всю прошлую ночь стоявший в моей комнате...

И в ту же минуту что-то еще раз щелкнуло у меня в голове, когда я поняла, что старая леди, с которой я разговаривала, была той самой ненормальной, которую я видела вчера, когда она кормила кошку сахарной ватой. Значит, та кошка и был Персик. Да, это серьезное путешествие для кошки — добраться от моего дома до берега моря, прокладывая себе путь по крутому склону.

— Ну-ка, что ты еще нарисовала?

Старая леди с улыбкой наклонилась над моим блокнотом. Я была довольна своим наброском, особенно если учесть, как быстро я его сделала, и подвинула к ней блокнот, чтобы она лучше видела.

— О! — воскликнула она, и ее седые брови поползли вверх. — Это один из тех комических рисунков. Как ты их называешь?

— Карикатура, — проговорила я, по выражению ее лица стараясь понять, понравился ли он ей.

Мне казалось, что получилось совсем неплохо — помесь старой леди и неаполитанского пломбира с фруктами и орехами. Я даже нарисовала вишенку на макушке ее шляпки.

— Очень остроумно, — медленно кивнула она. — Но мне всегда казалось, что все эти карикатуры немного жестоки. Ты не думаешь? Если хочешь попытаться нарисовать что-нибудь красивое, тебе следует прогуляться к Сахарной бухте и нарисовать старый до...

Я никогда так не радовалась звонку моего мобильника. С одной стороны, он означал, что мне необязательно выслушивать, как этот спятивший божий одуванчик критикует мой рисунок (точно как тетя В., хотя ее вы бы никогда не увидели в ярко-зеленом дождевике и розовой шляпке). Наверное, это Фрэнки наконец дозвонилась до меня.

— Извините, мне надо идти. — Я вскочила, поспешно собрала принадлежности для рисования и быстро взглянула на телефонный номер, высветившийся на экране моего мобильника.

А... это всего лишь мама.

— До свидания, дорогая. — Старая леди, улыбнувшись, помахала мне рукой, и я на полной скорости помчалась по дорожке.

— Привет, мам, что случилось? — спросила я, надеясь, что она сейчас скажет, что звонила Фрэнки или что папа наконец наладил компьютер и меня ждут десятки сообщений от друзей, оставшихся в Лондоне.

Но я ошиблась.

— Послушай, Стелла, ты можешь купить молока по дороге домой? Джейк только что вылил оставшийся литр в ящик комода с моим бельем.

Так что обратно в «Коттедж наперстянки» я брела в мрачном настроении (все еще ни слова от Фрэнки), нагруженная тяжелой сумкой с покупками (пакет молока, упаковка заварного крема и коробка сардин) и сопровождаемая веселой пушистой рыжей тенью, следовавшей за мной по пустынным переулкам...

Глава 7.

Погребенная в Психвилле

Оказалось, что, когда мама перекладывала содержимое бельевого ящика в стиральную машину, Джейми и Джейк тихо играли вдвоем. А занимались они тем, что один за другим снимали со стены постеры в моей комнате.

Ох, как же я скучала по своей старой спальне на третьем этаже нашей лондонской квартиры. Как же мне не хватало хорошего замка, который не позволял бы близнецам войти в мою комнату и все там переломать. И как я скучала по временам, когда мои братцы были крошечными младенцами и не могли достать до ручки двери.

Когда, вернувшись домой и обозрев нанесенный ущерб, я мысленно издала вопль и стала придумывать способы убийства моих братцев, то поняла, что необходимо выработать какой-нибудь хитроумный план.

И вот теперь, лежа на спине на кровати, я молилась об одном - чтобы канцелярские кнопки, которыми были прикреплены к потолку мои постеры, оказались достаточно прочными...

Ладно, одна проблема как будто решена. Теперь надо постараться решить другую.

«Помогите! Я в западне в Психвилле, — напечатала я на экране моего мобильника. — Пожалуйста, освободите меня. Или просто поговорите со мной. Где же вы? Люблю вас. Стелла».

Такого вообще никогда не было, чтобы мы с Фрэнки прожили без общения целых три дня, даже не обменявшись эсэмэсками. Правда, однажды мы не общались целых два дня, когда я была на каникулах в Греции — мой мобильник перестал работать из-за землетрясения.

Тогда, чтобы нас разлучить, понадобилось землетрясение силой в четыре с половиной балла по шкале Рихтера. Почему же теперь от нее ни строчки?

«Мы все время будем держать связь, о'кей? Мы лучшие подруги, Стелла, навечно, не забывай!» — сказала она мне поздно вечером в пятницу, когда приехал папа забрать меня домой после вечеринки. Фрэнки сжала мою руку так крепко, что после даже остался синяк. И хотя на крыльце дома было темно, я была уверена, что в глазах ее блестят слезы. Господи! Да я знаю Фрэнки с тех пор, как мне исполнилось три месяца (тогда она была взрослой восьмимесячной девицей), и никогда, ни единого раза не видела ее плачущей. Знаете, как парочки в фильмах иногда говорят, что они две половинки друг друга? Что-то в этом роде наблюдалось и у меня с Фрэнки. Я была ее застенчивой, тихой, неуклюжей частью, а она — моей бесстрашной, громогласной, никогда не плачущей половинкой. Но внезапно все совершенно запуталось. Как же так? Она чуть ли не ревела в пятницу, а сейчас уже вечер понедельника, и если бы я не знала ее так хорошо, то могла подумать, что она просто избегает...