Книга Александра: жизнь и судьба - Алла Демченко

С Юрой Степанковым она училась в одном институте на одном курсе, правда в разных группах, но, это никак не мешало дружбе. Одно время Степанков даже пытался ухаживать за ней. Но у нее тогда уже случился роман. Настоящий. Длиною в пять лет.

И еще она очень переживала, что так прямо и откровенно все рассказала Степанкову. К счастью, печаль длилась не долго. Спустя неделю Степанков, как ни в чем не бывало, снова сидел возле нее на лекциях. И она была счастлива, что все уладилось.

Любовь ее захлестнула внезапно и надолго. Тогда она знала — навсегда.

Илья не только ей вскружил голову, но с первого знакомства умудрился понравился бабушке и матери. А вот дед… Дед, был единственным человеком, стойким противником их свободных отношений. Если чувства серьезные — создавайте семью, рожайте детей, стройте совместную жизнь.

Но любовь, как известно, слепа. И никто не знает, за что одних любят, а других нет…

Отношения оборвались так же внезапно, как и начались. С каникул на шестой курс Илья приехал с обручальным кольцом. Ей показалось, что она тогда умерла. Умирала она долго и мучительно. По частям…

За полчаса Саша успела выпить не только чашечку кофе, но и съесть пару пирожных. Они были настолько вкусными, что Саша не удержалась и заказала с собой. Степанков позвонил в тот момент, когда она аккуратно пристроила коробку поверх пузатой бутылки коньяка. Ответить на звонок оказалось делом не простым. Выложив обратно на стол пирожные, Саша нашарила в самой глубине дребезжащий телефон.

Сумку, которая была, как говорится «на все случаи жизни», она привезла с Германии. В последний момент, уже перед самым отъездом, Анжелика Николаевна завела ее в первый попавшийся магазин. Кроме сумок, мелких ярких сувениров и улыбающейся продавщицы, в магазине больше ничего не было. Сумки были невообразимо дорогими, особенно вот эта «на все случаи жизни».

Она могла стягиваться шнурком, превращаясь в спортивную торбу, в которую легко вместилась не только бутылка коньяка, но и коробка с пирожными. Стоило уложить плотное дно, и от мешка не было и следа — обычная деловая сумка, умело декорированная толстым шнурком.

«Возьмешь сумку в руки и вспомнишь, что в Москве у нас сын остался без присмотра — Анжелика Николаевна вручила подарок.

Сын, то есть Степанков, ни в чьем присмотре давно не нуждался, но от подарка отказаться Саша не смогла.

— Я тебе так скажу, — Степанков прикончил последнее пирожное и на всякий случай еще раз заглянул в коробку, — не видя твоего больного трудно даже предположить что — то в серьез. Одно скажу, наверняка у него психологическая травма, а потом уже твоя неврология.

Что — то подобное она и ожидала услышать. Какая — то деталь всплывала в ее памяти, но чего — то не хватало до полной картинки. Что же случилось в жизни Лагунова, через что же он так болезненно перешагнул? Или, наоборот, не смог перешагнуть?

— Ты заметила, что твой Лагунов постоянно чувствует вину перед женщиной или женщинами, не важно. Главное — чувство постоянное, навязчивое, а оно, как известно всем умным людям, самое разрушительное из всех чувств.

— Ну, это я допустим, и сама знаю, что чувство вины разрушительное. А почему вдруг — вина перед женщиной? Может у него вина перед коллегой или перед клиентом, которого обещал спасти от тюрьмы и не спас?

— Согласен. Но, опять же, посуди сама, кого он не воспринимает? Правильно — женщин. Нянечек там всяких, медсестричек, тебя, кстати, то же. А с заведующим хоть немного да общается. А то б ты писала историю болезни с потолка, — Степанков не удержался и рассмеялся. Глаза заблестели. И от этого смеха вокруг было столько тепла и надежды.

— Отсюда, какой вывод?

Степанков прищурил глаза и смотрел на нее так, словно она давно знала ответ сама. Что — то опять пыталось всплыть в памяти, какой — то непонятный гул.

— Правильно, — продолжал Степанков, — надо взять на себя ответственность за свою жизнь. И, пока не будет гармонии в душе, с постели ты его не подымешь никакими лекарствами. Болезнь ему выгодна. Это самозащита сознания. И за эту болезнь сознание будет держаться до победного конца.

Лекция была познавательная, красноречивая. Степанков, похоже, нравился сам себе. Даже глаза заблестели. Возможно, эти глаза, без тени лукавства и сомнения, и притягивали всех тех, кому нужна была помощь этого грузного, неуклюжего человека, способного заглянуть в святая святых — в душу.

— Это, кстати, тезисы с докторской диссертации, — подвел итог без пяти минут профессор.

— О высоких материях я сразу догадалась.

— Кстати, как твой алкоголик поживает, надеюсь в стойкой ремиссии?

Саша вытаращила глаза. Никаких знакомых алкашей у нее отродясь не было.

— Ох, эта ваша девичья память! Ты просила еще помочь своему другу. Помнишь?

Все, что касалось Стрельникова, она помнила. Он действительно просил помочь толи другу, толи просто за знакомому, но положить в свое отделение непрофильного больного она не могла. А Степанков решил все и сразу. И надо ж еще и помнит.

— Ты чего сникла?

— Юр, я наверное, поеду в Германию. Меня приглашают в клинику.

— Не смеши людей. Меня то же, представь, приглашали. Тоска там неимоверная. Как там родители, столько лет живут, не пойму. Даже не думай.

Конечно, ему легко говорить, а у нее третий день после встречи, а на душе все равно паршиво. Почему — то ей казалось, что только в Германии она не сможет думать о Стрельникове. Уже ради этого стоит подписать контракт. Она уедет, а он женится или, наоборот, он женится, а она уедет. От слагаемых сумма, как известно, не меняется.

— Может у меня там мужчина.

— Какой мужчина? Скажи просто — немец, а то сразу мужчина. Ни с немцами, ни с немками жить невозможно. Слишком правильные и пресные.

— Ладно, пока не уехала, ты посмотришь Лагунова?

— Андреева, скажи, я тебе хоть раз отказывал? Конечно, посмотрю. Хоть все отделение пересмотрю.

Степанков вернулся с кабинета с толстой тетрадкой. Бегло пролистав еженедельник.

— Три дня меня не будет. А потом…четверг. Вторая половина дня тебя устроит?

Ее устраивало все. И если б Степанков предложил ехать в больницу прямо сейчас, она, не раздумывая согласилась бы.

А потом всю дорогу до остановки Степанков рассказывал анекдотические случаи из своей практики. Так просто и безобидно мог рассказывать только Степанков. И она перестала себя жалеть.

На лечебном факультете Степанкова знали все или почти все. Невзрачный на вид: не высокий, полноватый, слегка растрепанный, он был душой любой компании. Участвовал во всех студенческих движениях, форумах и попойках.

Резкие перемены произошли, кажется, на четвертом курсе. Очередная дама сердца училась в МГУ на факультете психологии. Высокую, на голову выше Степанкова, очкастую девушку она видела пару раз в коридорах института и даже была лично представлена, после чего и поссорилась со Степанковым. Как можно было променять Машку, ее лучшую подругу, на ту очкастую дылду?