Книга Тень мальчика - Карл-Йоганн Вальгрен

Катц встречался с ним не часто, два-три раза в неделю – тот в основном был в разъездах. Но Юлин ему очень нравился – его спокойствие, его располагающая приветливость… чего еще можно требовать от профессионального военного? Он быстро сообразил, что Юлин довольно долго работал под чужим именем, под цифровым кодом и даже с дублером, чтобы избежать попыток двойной вербовки. Это произвело на Данни сильное впечатление. Юлин был старше его на шестнадцать лет, и только когда тот получил срочное назначение в миротворческую миссию на Балканах, Катц сообразил, что значил для него Юлин. Он заменил ему старшего брата.

Весной 1992 года Катца сократили – так же внезапно, как и назначили. Его должность военного переводчика перестала существовать, «холодную войну» посчитали законченной. Он вернулся в Стокгольм в период резкого снижения конъюнктуры и написал заявление в управление по трудоустройству, прекрасно понимая, что шансов почти нет. Самолет приземлился в Арланде, и он внезапно осознал, что идти ему некуда. С Юлином он не встречался больше года и, почти не надеясь на успех, позвонил по старому служебному номеру – как ни странно, Юлин взял трубку. Мало того – оказался настоящем ангелом-хранителем: буквально за неделю нашел Данни работу переводчика в FRA, Управлении радиоразведки и радиоперехвата, гражданского ведомства, выполняющего заказы Министерства обороны.

Работа заключалась в том, что он сидел в одиночестве в маленьком кабинете на Лувё и готовил материал для военных аналитиков. По крупицам собирал осколки информации, а кто-то другой склеивал эти осколки в более или менее понятное целое. Иногда встречался с Юлином. Тот делал карьеру: теперь он уже был атташе при главной квартире НАТО. Иногда возвращался в Стокгольм, они встречались, ради шутки говорили по-русски и обменивались сплетнями про бывших сослуживцев.

Уже на второй год в Стокгольме Катц опять начал злоупотреблять героином. Даже и сам не знал почему. Скорее всего, его мучило одиночество. Одиночество окружало его все плотнее и плотнее, как постепенно сжимающийся стеклянный пузырь, вобравший в себя все: и безвременную смерть родителей, и глупо потраченную юность, и Эву Дальман, с которой он так ни разу и не встретился после того кошмарного дня… и беспричинную и безымянную ярость, которая всегда была с ним, насколько он себя помнил. Эту проклятую ярость тоже вобрал в себя непробиваемый пузырь одиночества.

Наркоту он покупал у дилера, знакомого еще по временам Хессельбю, латиноамериканца по имени Хорхе. Кожа лица у него была похожа на рыхлую, порозную штукатурку – как и у всех, кто давно и прочно сидел на игле. Но Катц долгое время не позволял наркотикам взять вверх – работал добросовестно, заказы сдавал вовремя, не задерживал, и носил сорочки с длинными рукавами, чтобы никто не заметил следы инъекций.

Летом 1993 года руководство управления неожиданно командировало Катца в Берлин. Старый четырехсторонний договор после объединения Германии утратил свою силу. Русские разбирали склады, упаковывали и отправляли оружие в берлинский пригород Эркнер, откуда поездами вывозили в Москву. Катцу вменялось собирать данные об организации этой беспрецедентной эвакуации, насколько поторапливаются русские, какие части войск задействованы, какова реакция прессы – как русской, так и немецкой.

Получив подробные инструкции, он поехал в Берлин – с дипломатическим паспортом и десятью граммами голландского героина во внутреннем кармане пиджака. К этому времени он утроил дозу.

Консульство сняло ему квартиру на Винерштрассе в Кройцберге, в двух шагах от Коттбуссер Тор. И это значило, что раздобыть препарат не составит никаких трудов. Коттбуссер Тор – центр героиновой торговли в центральном Берлине. Беззубые нарики продавали турецкий героин раз в пять дешевле, чем в Стокгольме. Шприцы покупали у дверей аптеки, в упаковках по десять штук.

Через два месяца он уже не мог жить без дозы – потребность все увеличивалась, он нуждался в героине круглые сутки, иначе наступала полная апатия и безразличие ко всему. Иной раз рисковал – делал укол прямо в своем кабинете, все чаще брал отгулы, завел друзей в кругу себе подобных. Потом стал брать больничный, на неделю и больше… в эти дни он жил как в тумане и, как правило, потом ничего не мог вспомнить.

Временное спасение пришло, когда его вызвали в Стокгольм на компьютерные курсы в KTH. Картотека оборонщиков работала как часы. Они знали про его необычные способности к программированию, талант полиглота и еще более редкий талант – умение собирать информацию. Наступало новое время. В жизнь, как ураган, ворвался Интернет с его возможностями. Персональные компьютеры становились все мощнее, все быстрее. Надо было смотреть в будущее, и все понимали, что такие люди, как Катц, на улице не валяются… когда какой-то приветливый полковник, желая вдохнуть в него энтузиазм, произнес эту фразу – на улице не валяются, Катц мысленно усмехнулся, но ему сразу стало невыносимо стыдно. Знал бы ты…

Ему удалось самостоятельно прервать порочный круг и завязать с наркотой – по крайней мере, до конца курсов. Но уже в день получения диплома он сорвался. Опять ступил на наклонную, и довольно крутую, плоскость.

Настолько крутую, что меньше чем за год потерял все – работу, жилье, друзей. Стал настоящим бомжом.

Деньги? Можно взломать какую-нибудь кладовку, можно самому продавать. Подороже. Йорма Хедлунд – единственный из его старых знакомых, с кем он поддерживал контакт. Йорма по-прежнему был не в ладах с законом, но пытался, как мог, помочь Данни. Беда заключалась только в том, что Данни не хотел, чтобы ему помогали.

Поначалу удавалось иной раз переночевать в одном из приютов для бездомных – временный выход, потому что, как только начинало пригревать солнце, постояльцев выгоняли на улицу. А потом ему стало плевать на все, в том числе и на себя самого, он спал там, где заставал его наркотический сон – в подъездах, в парках, в подворотнях. В этой кромешной тьме он неотвратимо падал в бездну, но внезапно пришло спасение, опять принявшее облик Рикарда Юлина.

Катц до сих пор помнил этот день, как будто все произошло вчера. Юлин наткнулся на него на станции метро Гулльмаршплан. Катц куда-то направлялся… он и сам не помнит, куда именно. Остановился на перроне, даже не замечая, что люди сторонятся его грязной одежды, инфицированных ран на руках, не замечая, что громко разговаривает сам с собой. Но это его и спасло – как утверждал Юлин, он ни за что бы не узнал Катца. Он узнал голос.

Там все и началось. Юлин заставил Катца взять его визитку и настоял, чтобы тот позвонил, – без всякой цели, сказал Юлин. Просто поговорить. Такой уж он был человек, помогал другим совершенно бескорыстно и, наверное, находил в этом удовольствие. Через месяц Катц уже лежал в антропософской реабилитационной клинике в Уттерйерне.

* * *

Катц вернулся домой после полуночи. Открыл дверь и насторожился – показалось, что в квартире кто-то был. Достал бумажный носовой платок и провел по замочной скважине – следов жира нет. Значит, даже если кто-то пользовался отмычками, то тщательно вытер следы графитовой смазки.

Он вошел и остановился. Слабый неживой свет уличных фонарей из окон освещал прихожую. Постоял не двигаясь, напряг слух, пытаясь уловить малейший звук – чье-то сдерживаемое дыхание, шорох одежды. Ничего.