Книга Я был в расстрельном списке - Петр Филиппов

На автобазе поражали реалии социализма. Раз в три дня от нас выезжала цистерна, доверху залитая соляркой. Водителю предписывалось найти место за городом и тайком слить 15 тонн горючего. Он облюбовал речку Сестру недалеко от Репино. Подъезжал к крутому берегу, бросал шланг в воду и ждал, пока все топливо стечет. Рыбу ему не было жалко, раз начальство приказало, значит, надо. Зачем сливал? Ради премий. Ведь все основывалось на приписках, как и вся наша система. Скажем, отвезли на стройку кирпич с перегрузом за 2 рейса, а путевки выписали на 3, то есть третья путевка была липовой. Бумажка есть, а расхода солярки нет. Выход — спустить солярку в речку.

И так было повсеместно. Рылись огромные котлованы под фундаменты. Фундаментов нет, а котлованы есть. Зачем? Ради заработков. Это же выгодная работа — объемы выкопанного грунта проверить трудно. План по объему работ выполнен, смета на 10 % освоена, а дальше финансирование закончилось. Но это уже не наше дело. Главное — отчитаться и премию получить. Победить это зло всеобщего разбазаривания ресурсов на местах было невозможно. Если бы я стал выступать по поводу слива солярки, меня бы «перевоспитали» сами водители, на чьи заработки я замахнулся. А директор уволил бы покалеченного механика «по состоянию здоровья». В таких случаях надо бороться с первопричиной, а ею был социализм.

И на автобазах, и на заводах инженерно-технический персонал привлекался к выполнению грязных работ. У рабочего-станочника зарплата была выше, чем у технолога или конструктора. В соответствии с официальной коммунистической идеологией рабочий был «представителем самого передового класса», хотя за плечами у него было только ремесленное училище. А инженеры, программисты — «гнилая интеллигенция». Когда предприятие не вытягивало план, инженерно-технических работников загоняли в цехи, на работу в вечернюю и ночную смены — за отгулы, обещание карьерного роста, а то и под угрозой увольнения. Почему же при таком к ним отношении люди продолжали работать инженерами, конструкторами, технологами? Играли роль самоуважение, отношение друзей и родственников. Вкусив прелесть творчества, многие не хотели от него отказываться. Это ведь было так увлекательно искать новые или нестандартные решения!

Служащий ВМФ

Есть только две бесконечные вещи: Вселенная и глупость. Хотя насчет Вселенной я не уверен.

Альберт Эйнштейн

Через полтора года я перешел на работу автомехаником в воинскую часть, фактически небольшую автобазу на Васильевском острове. Она должна была в случае мирового конфликта подготовить наш военно-морской флот к ядерной войне. Абсурд? Ничего подобного. На автобазе стоял десяток грузовиков, оборудованных тентами. Для перевозки личного состава в кузове каждого были закреплены лавки. Недалеко от автобазы, на Большом проспекте Васильевского острова, находился подплав — нечто вроде военно-морского ремесленного училища для моряков-подводников. Ведь когда парня призывают на службу во флот, понятно, что ставить его к торпедному аппарату бессмысленно. Надо сначала заставить вызубрить, в какой последовательности по команде поворачивать ручки управления.

В качестве дополнительной нагрузки подплаву поручалось собрать офицеров Главного штаба ВМФ СССР, если поступит предупреждение об угрозе войны. Штаб находился на Дворцовой площади, где возвышается арка, известная всем по фильмам об октябрьском большевистском перевороте. Офицеры штаба жили в квартирах, разбросанных по всему городу. Когда приходил сигнал учебной тревоги, матросы-водители автобазы должны были в течение 10 минут завести грузовики и подать их к проходной подплава. Поэтому они спали одетыми. Мне вменялось в обязанность будить их по тревоге и выпускать в рейс.

В подплаве тоже звенел тревожный звонок, из проходной горохом высыпались матросы. У каждого — бумажка с адресом квартиры офицера, которому он должен вручить приказ «немедленно любым способом прибыть в штаб». В кабине грузовика рядом с водителем сидел мичман с картой города. Машина мчалась по заданному маршруту, в нужных местах тормозила, очередной матрос спрыгивал с грузовика. Найти определенный дом в чужом городе ночью было сложно. Но рано или поздно матрос добирался до квартиры офицера, будил ее обитателей и передавал офицеру предписание явиться на войну. Исполнив миссию, матрос возвращался туда, где его высадили, в надежде дождаться грузовика. На обратном пути грузовик обычно собирал лишь треть гонцов. Остальные, задержавшись с поиском домов и квартир, вынуждены были пешком добираться до казармы.

Наивно было верить в то, что офицеры побегут ночью на Дворцовую площадь. Понимая, что это очередная учебная тревога, они не торопились. Осознавали формализм этих тревог и адмиралы, приезжавшие ночью проверять готовность к войне нашей автобазы. Поскольку командир нашей части спал дома, а на автобазе из начальства находился только дежурный механик, фактически его и проверяли. Получалось, что именно от него зависела оперативная готовность советского флота к войне. Когда такая проверка боеготовности выпала на мое дежурство, я не удержался от вопроса адмиралу: «В Ленинграде с 2 до 4 часов ночи мосты разведены, с Васильевского острова в другие районы не попасть. Вы нагрянули к нам с тревогой, когда мосты уже сведены. А если бы тревога была настоящей, скажем, в 3 часа ночи? — Не вашего ума дело, в 3 ночи война не начинается. Исполняйте свои обязанности».

Эта история о зря призванных на службу матросах-водителях и глупых учебных тревогах — лишь маленькая толика военно-номенклатурного безумия. Но она показывает, до какого маразма могут доходить чиновники в погонах и без них. Преподаватели, описывая студентам жизнь в СССР, должны честно рассказывать, о том, сколько сил и средств СССР вкладывал в бессмысленные оборонные проекты, сколько производилось ненужного оружия и как от этого прозябал в нищете народ. Жаль, что этот маразм сегодня возвращается. Телевидение опять насаждает идеологию осажденной крепости. Вновь мы противостоим всему миру, вновь раздуваются расходы на оборонку, вновь собранные с народа налоги идут на генеральские прихоти в ущерб образованию и здравоохранению. Когда же мы вырвемся из этой безумной колеи?

«Доры» и катер

Чтобы дойти до цели, человеку нужно только одно — идти.

Оноре де Бальзак

Швербот «Мёва» стал для наших парусных забав слишком мал. Мне посоветовали поискать лодку в рыбколхозах, списанную, но годную к восстановлению. Рассказали, что есть такая посудина в поселке Вознесенье на Онежском озере у истока реки Свирь. Поселок служил базой Северо-западного речного пароходства. Поездом и автобусом я добрался до места. Рядом с пирсом рыбколхоза увидел две «доры» — деревянные сейнеры, длиной около 15 м каждая. Они были изъяты у немцев по репарации еще в 1945 году. Во время шторма «доры» разбило о причал, в бортах были пробоины ниже ватерлинии, они сели на грунт. Впрочем, важно, что кромки бортов выступали над поверхностью воды, это давало шанс поднять их со дна собственными силами.

Я оплатил лодки в бухгалтерии колхоза — по 100 рублей за каждую (месячная зарплата инженера). Уговорил присоединиться ко мне, пожертвовав отпуском, своего институтского друга, Виктора Тихого.