Книга Илья Муромец и Сила небесная - Юрий Лигун
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Академик Лютиков согласен на операцию! Он мне сам позвонил… Говорит, шансов мало, но надежда есть…
– Ура! – заорал Ножкин и всё равно заплакал.
Доводилось ли вам встречать людей, которые перед сложной и опасной операцией могут закричать «ура!»? А перед пломбированием зуба?… Ну, ладно – перед экзаменом по химии?…
Значит, Ножкин – первый! Хотя, если честно, половина его «ура!» относилось к Вере. Потому что, как все нормальные люди, Илья операции боялся, и стал бояться ещё больше, когда ночью ему приснился Лютиков. Академик зачем-то прыгал через зелёную девчоночью скакалку и всё время повторял: «Шансов мало! Шансов мало!». И хотя в конце он всё-таки добавил: «Но надежда есть…» – Илью это не здорово утешило.
Утешало другое. Когда весть о том, что Ножкина будут ставить на ноги облетела двор, в их квартиру косяком потянулись люди. И тут оказалось, что у него совсем не миллион друзей, а миллион с хвостиком. Илья был очень этому рад, хотя и не догадывался, что этим хвостиком была Вера.
Вера не только обошла все квартиры их дома, а потом соседнего, и ещё одного, и ещё… но ухитрилась незаметно стащить конверты с адресами давних друзей Ильи из тех посёлков и городов, где он жил раньше, и написать им. После этого, кроме хороших людей, к Ножкину стали пачками приходить хорошие письма.
Письма были короткими, но деловыми: типа «держись!» и «что прислать?».
Люди говорили то же самое, но вместо «что прислать?» сразу приносили разные полезные вещи.
Жорик принёс пластмассовую муху, которую ему подарили в день рождения, чтобы незаметно подбрасывать в компот.
Капа с Нюрой принесли хомяка Шушу, чтобы Илья не скучал. Правда, на второй день Шуша заскучал сам, потому что Ножкин в отличие от Кольки Цопикова не разбирался в фауне и не знал, чем его кормить. Пришлось извиниться и отдать хомяка назад.
Гусь принёс ключ, набитый серой, который папа Ножкина конфисковал прямо в прихожей.
Короче, несли самое дорогое! Как говорится, кто чем горазд.
Но самую полезную вещь принёс колючий сантехник Ерёмушкин. Нет, даже не вещь, а как бы вам сказать…
Дело в том, что он в прошлом году впервые в жизни попал на море, хотя всю жизнь имел дело с водой. На море его взял папа Жорика, Поликарп Николаевич, потому что боялся оставить неугомонного сантехника во дворе без присмотра…
Назад Ерёмушкин приехал неузнаваемым. Но не из-за загара, который к нему совершенно не пристал, а из-за характера. С моря сантехник вернулся мягким и покладистым, как будто волны смыли с него все колючки. Он перестал грозить гаечным ключом пенсионеру государственного значения Кошкису, пугать старушек с липовой скамейки разными научными словами и плеваться в лужу, которую он раньше обзывал не иначе как сантехническим парадоксом.
И знаете, что сказал сантехник Ерёмушкин, когда внезапно появился на пороге Ножкинской квартиры? Ни за что не угадаете!
– Берите кровь! – сказал сантехник Ерёмушкин, вытирая пот со лба промасленной паклей.
– Какую кровь? – побледнела мама.
– Мою! Для переливания! – тоже побледнев, объяснил Ерёмушкин. – Всё равно её жильцы даром пьют, а толку – ноль… Хоть все десять литров забирайте! Для хорошего человека не жалко…
С большим трудом родители успокоили сантехника, а вместо крови разрешили починить исправный кран в ванной, после чего Ерёмушкин ушёл, слегка пошатываясь от героических чувств.
* * *
Операцию назначили на первое июля. Из-за этого летние каникулы у Ножкина сократились. Потому что когда полдвора разъехалось по лагерям и санаториям, а вторая половина по бабушкам и дедушкам, Илью отвезли в больницу, вернее, в спецклинику при институте, которым заведовал академик Сергей Адамович Лютиков.
Ножкина определили в маленькую палату на двоих, но вторая койка была пуста. Сильно его не мучили: так, чепуха – обходы, рентген и разные анализы. Этого он не боялся, так как за три года уже привык.
Вера приходила каждый день и приносила яблоки. Ей выдавали белый халат, в котором она была похожа на красивую медсестру. Говорили они о чём угодно, чтобы не говорить о предстоящей операции. Но это не помогало, потому что они о ней всё время думали.
Дед Никифор приехал за день до срока, но всё равно успел повидаться с академиком Лютиковым, хотя на приём к нему надо было записываться за полгода.
– Что он сказал? – допытывались мама и папа, которые ждали у кабинета.
– А что он мог сказать? Сказал, что волнуется, как в первый раз… Обещал хорошо вымыть руки перед операцией… Я ему верю.
– Дедушка! – всхлипнула мама. – Ну, можно хоть раз поговорить серьёзно!
– Давно пора, – спокойно ответил дед и отправился в палату.
* * *
– Здравствуй, Илья, – сказал он, выставляя на тумбочку гостинцы. – Бабушка Валя не смогла приехать: стареет – поясницу прихватило. Велела передать поклон на словах.
– Здравствуй, дедушка, и спасибо!
– Готов?
– Не знаю.
– Надо быть готовым. Ни с кем, случаем, не поссорился? Совесть чиста?
Илья задумался. Потом, запинаясь, проговорил:
– Есть у нас Сашка Золотов… Поэт… Стихи пишет и Вере посвящает… Она мне показывала. По-моему, чепуха на постном масле. И рифмы хромают… Хотя говорить Сашке про это не стоило… Он страшно обиделся и начал кричать, что если бы я был ходячим, он бы вызвал меня на дуэль. Я говорю, давай прямо сейчас, а раз пистолетов нет, будем на руках, кто кого пережмёт. Я – левой, а ты можешь сразу двумя… На наши крики полкласса сбежалось. Сашке деваться некуда. Начал он мою руку давить, весь покраснел, пыхтит. Да куда ему! Короче, положил я его одной левой и, главное, Вера всё видела. Мне потом рассказывали, что он под лестницу забился и ревел, как девчонка. Еле-еле его успокоили… Не надо было мне с ним бороться, нечестно это… Ведь я сильней, да ещё руки коляской накачал…
– Как найти Александра?
– Зачем?
– Как найти Александра? – повторил дед.
– Он через дом от нас живёт. Вера может показать.
– Сейчас поговорим, а потом я его приведу. Попросишь прощения.
– Деда, он не придёт…
– Попросишь прощения, – словно не слыша Илью, твёрдо сказал дед. – Завтра дело у нас тяжёлое, и камень на душе тебе ни к чему.
Дед прошёлся по палате, встал у окна и, не оборачиваясь, тихо заговорил:
– Боишься? А ты не бойся. Бояться надо было раньше, когда прыгал. Страх Божий человека бережёт и от искушений спасает. Не дал Господь человеку крыльев, а он не смирился. Вместо того, чтоб землю возделывать в поте лица своего, в небо рвётся. Ладно б, со страхом, так нет – с гордыней… как мой Антон, то есть дед твой настоящий…
