Книга Ошибка Купидона - Марина Серова

С детства я помню и люблю запах цирка. Он совершенно не похож на безрадостный и забитый запах зоопарков и тем более — на вонь коровников и свинарников. Хотя и здесь, и там источник один и тот же. Но, перемешанный с ароматами лошадиного пота, опилок и мороженого, он как бы лишается неприятных компонентов и не может оскорбить даже самый изысканный нос уже по той простой причине, что в каждом нормальном человеке будит детские воспоминания.

Однажды мне попался в руки кусок дорогого английского мыла для настоящих джентльменов. Вместо аромата роз и эссенций он соединял в себе запахи лошадиного пота и дорогой сигары. Наверное, это мыло на любителя, но я буквально влюбилась в него. И не только потому, что им пользовался человек, мне в то время небезразличный. Но еще и потому, что вызывал у меня цирковые ассоциации.

И цирковой народ мне тоже по сердцу. В большинстве своем бессребреники, поломанные во всех возможных и невозможных местах. Но они ни за что на свете не променяют свою опасную, по мнению «нормальных людей», несолидную профессию ни на одну другую, хоть самую высокооплачиваемую и престижную. Кроме того, они, как все бездомные, очень гостеприимны. И бутылка водки и полкило ветчины, которые я захватила с собой, были достаточно веским поводом для непрошеного визита в это удивительное место.

На мое счастье, вахтерши гостиницы, по своему устройству больше напоминающей общежитие, на месте не оказалось. Бывшая наездница и борец за чистоту нравов, она недолюбливает «чужих», а еще больше — смазливых девиц и чинит различные препятствия для их проникновения во внутренние помещения.

Я шла по коридору в сторону кухни, надеясь там отыскать себе собутыльника, в разговоре с которым могла найти ответы на интересующие меня вопросы. И тут мой внутренний голос забурчал что-то об алкоголизме и нимфомании, но я не стала вступать с ним в пререкания и пресекла сеанс раздвоения личности и приступ угрызений совести на корню:

— Я пришла сюда по делу, — произнесла я вслух, чтобы расставить все точки над «i». А заодно напомнить и себе о цели визита.

Что поделаешь, некоторые места заставляют меня позабыть о своей серьезной профессии и толкают на небольшое безрассудство. Цирковая гостиница безусловно принадлежит к таким местам и даже занимает среди них почетное первое место.

— Что это ты, родная, сама с собой разговариваешь? Или от одиночества крыша поехала? — донеслось из темноты коридора.

Голос был уникальный и абсолютно цирковой. Принадлежал он моему старому знакомому. Он был на десяток лет старше меня, но едва доставал мне до пояса. Потому что был лилипутом. В любом месте этих людей зовут уродами, карликами, а бывает и похлеще. И только в цирке они носят это волшебное и красивое имя — лилипут. И занимают полноправное место в цирковой семье, наряду со шпагоглотателями и укротителями тигров.

Эдуард, а именно так звали моего знакомого лилипута, был жуткий пьяница, бабник и скандалист. И мне это ужасно нравилось. Его задиристый характер был известен всем цирковым, и мало кто рисковал с ним связываться. Однажды мне пришлось спасать его из довольно опасной передряги. Он на полном серьезе собирался вступить в рукопашный бой с тремя подвыпившими жлобами двухметрового роста. Тогда мы и познакомились. А он, в свою очередь, ввел меня в цирковую семью, познакомил со многими артистами, жившими в тарасовской гостинице «Арена».

— Привет, Эдуард, — обрадовалась я.

Он не позволял называть себя никакими уменьшительно-ласкательными именами. Правда-правда — одна такая вольность могла стать поводом для настоящего скандала. Еще он не любил слово «высокий», и всех рослых людей, независимо от их половой принадлежности, называл «длинными». В том числе и меня.

— Что же у тебя за дело, если не секрет? — спросил он небрежно, протягивая ладошку для рукопожатия.

— Собираюсь раздавить с тобой пол-литру, — слукавила я. — Давно ли в Тарасове?

— Вторую неделю торчим в вашей дыре, — проворчал Эдуард, хотя известие о бутылке сильно способствовало улучшению его настроения.

Пить с ним было довольно сложно. Потому что отставать от собутыльника он не любил, но сто пятьдесят граммов были для него «смертельной дозой», то есть напивался он мертвецки. А мне он нужен был живым — лучшей компании для моего дела просто не найти. Всю свою жизнь, чуть ли не с колыбели, он провел в цирке и знал все обо всех. Стоило спросить его о каком-нибудь цирковом деятеле, независимо от его ранга, он отвечал всегда одинаково (менялось только имя): «Юрка-то? Да пили мы с ним недавно…» Самое удивительное, что в большинстве случаев это было правдой. И то, что я застала его трезвым, несмотря на поздний час, было большой удачей.

Мы отправились к Эдуарду в номер, в котором ничего не менялось годами: все тот же джентльменский набор атрибутов пьяницы и донжуана, начиная с видавшей виды гитары и заканчивая заклееной фотографиями голых девиц стеной. Эдуард небрежно развалился на великанской в соотношении с ним кровати и лениво перебирал струны гитары, пока я тонкими ломтиками нарезала ветчину.

— А мы с Гошей вчера немного перебра-а-ли, — пропел он своим кукольным баритончиком и закурил огромную в его руках сигарету.

Эдуард был солистом лилипутского оркестра и выступал на всех аренах мира. Это позволяло ему снисходительно отзываться о Майкле Джексоне и Мике Джаггере. Первого он откровенно презирал, второго считал своим конкурентом. А Гошу Эдуард считал своим лучшим другом. Это была поистине экзотическая пара, учитывая, что Гоша был силовым акробатом и с трудом проходил в самую высокую дверь. Но характером отличался покладистым, к своему крохотному другу относился с трогательной нежностью, всячески его опекал и прощал ему все капризы.

Эдуард, как я поняла, не прочь был поболтать со мной на любую тему и уже начал развивать одну из своих любимых:

— Говорят, в Тарасове красивые женщины… — начал он со снисходительной улыбкой на лице, но я перебила его, иначе рисковала пропустить момент трезвости и вместо необходимой мне информации получить в лучшем случае набор циничных комплиментов.

— Кстати, о красавчиках… — как бы невзначай вспомнила я.

Эдуард насторожился. Тема красивых мужчин не относилась к числу его любимых. И только пренебрежительный суффикс удержал его от традиционной по этому поводу нецензурной брани.

— Ты наверняка должен его знать… Как бишь его…

Я пощелкала жирными от ветчины пальцами, и «свернула голову» поллитровке. Это произвело на моего приятеля неизгладимое впечатление. Не отрываясь, он следил за моими руками и даже сглотнул слюну от волнения. Прежде чем разлить первую порцию водки, я задержала руку над столом, всем своим видом демонстрируя колоссальное напряжение мозговых извилин.

— Вспомнила! — радостно заявила я в тот момент, когда терпение Эдуарда готово было лопнуть и охлажденный напиток полился в рюмки. — Хрусталев! Александр Хрусталев! Ты с ним встречался?

Получив свой «бокал», если так можно назвать рюмку размером с наперсток, Эдуард стал снисходительным: