Книга Околоноля - Натан Дубовицкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И ещё, мне кажется, явится много богачей и политиканов — и некоторые из них захотят прослыть интеллектуалами и творческими людьми большого таланта. У них заведутся молодые девки, которые пожелают непременно петь и сниматься в кино. А тут и мы с песнями и сценариями. А вот и начальник, который хотел бы войти в историю ещё и как поэт. Драматург. Бомарше там, Грибоедов нового типа. А у нас целая орава способных, но чудовищно нищих и по причине алкоголизма слаботщеславных пиитов и витий. Мы у них купим лежалый товарец, никому не нужные, даже им, стишата и пиески. Купим дёшево, по бросовой цене. А начальнику, банкиру или его тёлке загоним за такие деньжищи, что и А.Толстому не снилось, и Евтушенке. И ещё издадим под его именем за его же счёт. Дорого издадим. А поэт — это ж на всю жизнь. Потом этому банкиру постоянно нужно будет прикидываться поэтом и выдавать чужие стихи за свои. Будет постоянный клиент. Как наркоман. Вот организацию этого, третьего, самого занятного направления, хочу, Егор, вам…
— Согласен!..
—.. предложить. Если согласны, то первым делом…
— Что, что нужно сделать?
— … нужно убить Фёдора Ивановича.
— Без вопросов.
— Прямо сейчас. Для скрепления, так сказать, и посвящения…
— Неважно. Только из чего-нибудь огнестрельного. Задушить, зарезать не смогу.
— Вот пистолет. Фёдор Иванович, Фёдор Иванович, можно тебя на минуту…
Старичок вошёл с подносом. Чайный сервиз разлетелся первым, потом сердце. Одна чашка уцелела и в неё из дырявого Фёдора Ивановича, как из самовара, пошла кровь мрачнокрасного цвета. Странно, дедуля упал не сразу, а всё стоял и стоял, долго, долго, долго, целую, наверное, секуууунду, а то и полторы. И всё это время звучал и звучал протяжный, как ууужас, выыыстрел. Потом свалился, усопший, превратившись в какую-то тряпочную кучу, и так лежал, кучно очень, не растянувшись по всему паркету, а скромно так, скомканно.
Егор выжал обойму макаровской убивалки допуста. Оставшиеся пули разлетелись по всей комнате, потому что стрелял Егор уже не в Фёдора Ивановича, а куда-то в удивлённую темень собственной тоски.
Этажом выше, в квартире номер пятьдесят, в нехорошей квартире, откуда милиция раз в полгода уводила в сибирь целыми семьями медвежатников и щипачей, и где в течение следующей же недели новые щипачи и медвежатники всегда снова, неведомо откуда взявшись, семейно селились, за столом соответствующие свояки хлебали хлебное вино. Один из них шевельнул ушами и пролаял: «Стреляют что ль? Убивают что ль кого?» «Пусть убивают, так им и надо», — гавкнул другой. «Кому им-то?» «Да всем, наливай».
— Поздравляю, брат, — сказал Чиф, подошёл к опустевшему и раскалившемуся, как пистолет, Егору, вынул из кармана обыкновенные ножницы и несколько раз провёл ими у него над головой. — Вы пострижены для нового служения, изъяты из бренного мира для вечной войны; приняты в организацию. И можете узнать её имя — братство чёрной книги. Вы теперь чернокнижник. Пистолет оставьте себе. Патроны возьмёте на кухне в аптечке. Наливайте.
Егор проснулся в той же комнате, в том же кресле. Вся мебель из всей квартиры, кроме этого кресла, куда-то делась. Не было Чифа. На месте, где умер Фёдор Иванович, теперь лежала чёрная книга. На заложенной увядшей фиалкой странице маркером было выделено: «I have cause, and will, and strength, and means to do't».[6]
В Егоре было невыносимо сухо и жарко. Он добрёл до кухни, заглотил кран и высосал из него всю холодную, а потом, не напившись, и горячую воду. Так что этажом выше, в нехорошей квартире воды в то утро не было никакой, криминальным родичам нечем было умыться, и они, жалобно матерясь, ушли на дело с нечищеными зубьями.
Егор понимал, что теперь он организованный преступник, но не знал, куда бандиты ходят на работу. Поэтому пошёл в издательство. «Товарищ, — послышалось, когда он вышел на улицу. И через шагов сорок опять. — Товарищ, а товарищ». И ещё раз, уже отчасти насмешливо и раздражённо: «Товарищ в окровавленных кедах!» «В кедах, это же я, — догадался Егор, остановился. — Неужели окровавленные? Точно!» Хотел было разуться, но окликнувший, небольшой то ли гном, то ли ребёнок, поманил за собой. Довёл до припаркованной у аптеки ауди, окружённой очарованными невиданной иномаркою аптекарями и полуживыми покупателями валидола с глупыми лицами. Открыл дверцу и указал на место водителя. Егор уселся. Рядом сидел Чиф.
— Ей шесть лет. Ещё полгода пробегает. А если через полгода у вас не будет новой, можете считать меня коммунистом, — сказал Чиф. — Куда идёте?
— В издательство.
— Зачем? Вы же теперь в братстве.
— Ну, хотел там с Иветтой попрощаться.
— Зачем?
— Ну, столько лет вместе…
— Если вы так сентиментальны, то лучше зайдите попрощаться с Фёдором Ивановичем. Он в морге первой градской.
— Ладно, не пойду.
— Кстати, — после паузы, ушедшей на прикуривание сигареты, объявил Чиф. — Фёдор Иванович был моим отцом. Пока вы не убили его.
— Зачем же мы его?.. — истошно прошептал Егор.
— Не мы, а вы. Я попросил вас сделать это, — вполне спокойно разъяснил Игорь Фёдорович, — чтобы мне было за что грохнуть вас, если понадобится. Видите ли, я ведь довольно широкий человек, образованный… слегка философ. Я бы не смог убить того, кто донесёт, расколется на допросе, или кинет меня на миллион — другой зелени. А тут причина весомая, даже для такого хиппи, как я. Пригодится. Мало ли, как вы себя поведёте. А ввязываться в такие щекотливые дела без гарантий и решимости идти до конца — нельзя. Так, если кинете меня, я вас убью. Но буду знать, что сделал это не из-за паршивого миллиона, а во имя сыновней любви и чести. А посему и уважать себя не перестану. И идеалы юности не предам.
— А если я вас убью? — уточнил Егор.
— Такую возможность не исключаю. Риск есть. Ничего не поделать. Это входит в контракт… Мне, впрочем, пора. Отдохните сегодня. А завтра позвонят от меня и приведут вас куда следует. До встречи… брат…
— Как же Фёдор Иванович? Как же, как же, как…
— Что, тошнит с непривычки? Не убивайтесь так, когда убиваете. И вот ещё, чтобы полегчало: у него был рак, месяца три-четыре — и так конец, только мучительный. И не отец он мне, а отчим, — Чиф вышел из авто.
— Я водить не умею, — высунулся в окно Егор.
— Учитесь, — Чиф не обернулся. — Кеды постирайте… Он меня с трёх лет растил. А папой я его так ни разу и не назвал… И давайте будем на ты…
Вернувшись из «Алмазного», Егор услышал в стороне спальни писклявое пение и подумал, что это даже и кстати. Пела, ясное дело, Сара, американская модель, бежавшая из беспросветной своей Миннесоты в климатически близкую и при том разудалую, не считающую деньги москву. «Young men will do't, if they come to't; By Cock, they are to blame. Quoth she, before you tumbled me, You pomised me to wed,»[7]— пела Сара. «So would I ha'done, by younder sun, and thou hadst not come to my bed,»[8]— откликнулся Егор. «Мiliу, yah davno tyebya zhdu», — прозвучала Сара. Она была модель с музыкой. Пела скверно, зато тихо. По-русски больше молчала, вообще была ненавязчива. Когда Егор расстался с Плаксой, Чиф подарил ему Сару на Пасху. Прислал при ней инструкцию: «Рекомендуется одиноким Мужикам. От резиновой бабы её отличает только одно, но существенное преимущество. Она не резиновая. Есть не просит, разговорами не достаёт. В обслуживании — заправка, мелкий ремонт, мойка — не дороже форда. Enjoy!»[9]Сара и вправду была удобной. Компактная, простая в эксплуатации. Память имела неёмкую, но достаточную для хранения всех поз камасутры, нескольких русских слов и трёх десятков популярных мелодий. Систему управления имела сенсорную, несложную. Лёгким прикосновением неважно чего к её правому плечу мгновенно приводилась в рабочее состояние сексуального возбуждения. Занималась любовью безупречно, не было случая, чтобы её заглючило или переклинило. В режим «stand bу»[10]возвращалась сразу же после секса, автоматически, либо досрочно — прикосновением к левому плечу. Тогда молчала часами как выключенный плейер, либо говорила односложно, экономно и экологично. Уходила по первому требованию. Так же и возвращалась. Ломалась только раз, приболев насморком, в три дня починилась. И потом работала безотказно и замуж не просилась, и сцен не закатывала. Короче, made in usa,[11]цена/качество на лучшем уровне.