Книга Употреблено - Дэвид Кроненберг

Наоми оказалась внутри монитора. Точнее, внутри квартиры в окошке QuickTime на мониторе – маленькой убогой квартирки ученых Селестины и Аристида Аростеги. Она оказалась там, прямо напротив них, а они сидели бок о бок на старом диване – кажется, бордовом, кажется, в рубчик – и беседовали с невидимым в кадре интервьюером. Наоми вошла и в акустическое пространство дома Аростеги – воткнула в уши белые пластиковые “затычки”.

Она ощущала глубину пространства, и головы супругов виделись ей объемными – эти двое, глубокомысленные, с чувственными лицами, походили друг на друга, как брат с сестрой. Она обоняла запах книг, втиснутых в книжные полки за спинами Аростеги, чувствовала исходящий от Селестины и Аристида неистовый интеллектуальный пыл. В кадре все было резким – дело в видеосистеме, думала Наоми, в маленьких CCD– и CMOS-сенсорах, в свойствах канала передачи информации, – вот почему ощущение пространственности комнаты, и книг, и лиц усиливалось.

Говорила Селестина, в пальцах ее тлела сигарета “Голуаз”. Ногти Селестины были покрыты лаком свекольного цвета – а может, черного (монитор у Наоми слегка маджентил), – волосы стянуты на макушке в живописный небрежный пучок, кончики выбившихся прядок вились у горла.

– В общем, когда никаких желаний у тебя больше нет, ты мертв. Даже желание иметь продукт, товар лучше, чем совсем никаких желаний. Желания купить фотоаппарат, например, пусть дешевый, пусть пижонский, достаточно, чтобы отогнать смерть. – Она лукаво улыбнулась, округлив губы, сделала затяжку. – При условии, конечно, что желание подлинное.

Бесшумно выдохнула дым, хихикнула.

Селестине было шестьдесят два, однако она относилась к интеллектуальной разновидности шестидесятилетних, в европейском духе, а не к той, что часто встречается в супермаркетах Среднего Запада. Наоми изумлялась приятности этой женщины, витавшему вокруг нее духу изящества и трагизма, тому, как дерзко она откидывалась на диван, отчего украшения ее будто оживали. Она никогда еще не слышала, как Селестина говорит, немногочисленные интервью появились в Сети только сейчас, само собой, из-за убийства. Голос у Селестины был хриплый, волнующий, а английский уверенный, бойкий и убийственно правильный. Эта женщина, теперь уже мертвая, смутила Наоми.

Селестина томно обернулась к Аристиду. Вырвавшийся из ее рта и ноздрей дым поплыл в его сторону, Селестина будто передавала супругу призрачную эстафетную палочку. Он набрал воздуха в грудь, одновременно вдыхая дым, и продолжил ее мысль:

– Даже если никогда не получишь этого или, получив, не сможешь воспользоваться. Все равно, главное – желать. Посмотрите на маленьких детей. Их желания неистовы.

Говоря, Аристид принялся поглаживать свой галстук, заправленный в ворот элегантного кашемирового свитера с V-образным вырезом. Он будто ласкал одного из этих неистовых малышей, тем, вероятно, и объяснялась разливавшаяся по его лицу блаженная улыбка.

Селестина смотрела на мужа, дожидаясь, пока он оставит в покое галстук, затем снова повернулась к невидимому интервьюеру.

– Вот почему мы считаем, что подлинной литературой современной эпохи может называться только руководство пользователя.

Селестина потянулась вперед, к объективу, продемонстрировав пикантные веснушки в глубине декольте, пошарила за камерой в поисках чего-то, затем откинулась на спинку дивана, держа в руке вместе с сигаретой пухлую белую брошюрку. Она бегло перелистывала страницы, близоруко склонившись над ними – а может, вдыхала запах бумаги, типографской краски? – наконец нашла нужное место и начала читать.

– “Автоматическая вспышка без подавления эффекта «красных глаз». Используйте этот режим, чтобы делать фотографии, на которых нет людей, или если хотите сделать быстрый снимок”.

Она рассмеялась низким, хрипловатым смехом и повторила, на этот раз с драматической интонацией:

– “Используйте этот режим, чтобы делать фотографии, на которых нет людей”, – покачала головой, прикрыла глаза, чтобы полнее почувствовать насыщенность этой фразы. – Хоть один автор прошлого столетия написал что-нибудь столь провокационное, столь желчное?

Кадр с супругами Аростеги съежился, стал размером с ноготь и переместился в левый нижний угол окошка, выпуск новостей меж тем продолжался. Крошечные Аристид и Селестина по-прежнему говорили охотно и непринужденно, один подхватывал слова другого, как опытный гандболист подхватывает брошенный мяч, но Наоми больше их не слышала. Теперь она слушала подчеркнуто серьезный голос диктора, появившегося в основном кадре: “В этой самой квартире Селестины и Аристида Аростеги неподалеку от знаменитой Сорбонны, являющейся частью Парижского университета, и была сделана страшная находка – части расчлененного женского тела, позже признанного телом Селестины Аростеги”.

В маленьком окошке показали крупным планом Аристида, продолжавшего благодушно о чем-то болтать. “Разыскать и допросить ее мужа, известного французского философа и писателя Аристида Аростеги, пока не удалось”. Тут монтажер безжалостно резанул Аристида, и того не стало, а вместо него на экране появились кадры (съемка явно велась с рук), сделанные в крошечной, слишком ярко освещенной кухне, по-видимому, в ночное время. Изображение затем развернули во весь экран, а окошко с диктором ушло в правый верхний угол.

Судмедэксперты в черных хирургических перчатках доставали из холодильника заиндевевшие полиэтиленовые пакеты, фотографировали закопченные кастрюли и сковородки на плите, осматривали тарелки и столовые приборы. Диктор в миниатюре продолжал: “Источник, пожелавший остаться неизвестным, сообщил нам следующее: улики позволяют предположить, что некто приготовил куски расчлененного тела Селестины Аростеги на ее собственной плите и съел”.

Далее в кадре – общий план величественного казенного здания с надписью по-французски “Префектура полиции Парижа”. “Вот как прокомментировал префект Огюст Вернье предположение о том, что Аростеги бежал из страны”. Репортаж продолжился фрагментом интервью со сдержанно-любезным префектом в очках. Дело происходило в битком набитом журналистами помещении, по-видимому, в вестибюле. Голос француза, выражавший сложную гамму эмоций и искреннее чувство, быстро стих, а вместо него довольно равнодушно заскрипел американец: “Мистер Аростеги – наше национальное достояние, равно как и мадам Селестина Моро. Они, супруги-философы, были воплощением французского идеала. Смерть Селестины – национальная трагедия”.

Оператор повернулся к ощетинившейся кинокамерами и диктофонами буйной толпе журналистов, которые наперебой выкрикивали вопросы, затем обратно к префекту. “Аристид Аростеги выехал из страны за три дня до того, как были обнаружены останки его жены. Он намеревался прочесть курс лекций в Азии. В данный момент у нас нет определенных оснований рассматривать его в качестве подозреваемого, хотя, конечно же, здесь не все ясно. Мы действительно не знаем, где именно он находится. Мы его ищем”.