Книга Камикадзе - Илья Стогов

– Какой алкоголь? Жирный опять блевать пойдет, завтра, как бы, башка трещать будет... и Лорки нету. Разве Жирному впердолить... но что-то не возбуждает он меня, как бы, в последнее время...

– Гребень, я ведь и обидеться могу!

– Я, как бы, не об этом. Я, как бы, о том, что давненько мы с тобой, Жирный, не ели грибочков. Как думаешь?

Артем думал, что действительно давненько. Гребень отправился на одному ему известный сквот покупать грибы, а Даниил, обозвав парней придурками и наркоманами, спустился в магазин, купил себе целую сумку пива и решил, что, может быть, сегодня наконец отоспится.

Гребень высыпал поганки в дуршлаг, окатил водой и, ножка к ножке, разложил на газете.

– Писатель, ты как? Не хочешь расширить границы сознания?

– Не хочу.

– Имей в виду: от пива толстеют.

– А от наркотиков едет крыша. Уедет совсем – на чем будешь гребень носить?

– Разве грибы это наркотики? Так... мостик между чистым сознанием и реальностью.

Даниил усмехнулся и пустил колечко дыма. Вообще-то никакого гребня Гребень не носил. И прозвище это пристало к нему давно, больше десяти лет назад.

Юного Гребня вместе с приятелем забрали в милицию. Обычная проверка документов, а может, милиционерам просто было скучно и хотелось развлечься.

Приятель разорался на предмет ущемленных гражданских прав, и сержант закатал ему с правой в скулу. Когда тот упал, он добавил ему сапогом в бок, чуть ниже ребер.

Совсем молодой и оттого свято верящий, что человека нельзя просто так бить ногами, Гребень лопотал:

– Что вы делаете? За что?

Сержант повернулся к нему:

– Сиди и помалкивай... пока не огреб. Петушок, бля... Вякать будешь – в темпе гребень начищу.

Прозвище прижилось. Через полгода он и сам, представляясь, уже называл себя только так. Приблизительно тогда же он впервые попробовал галлюциногенные поганки.

Один из приятелей свистящим шепотом поинтересовался, читал ли он Карлоса Кастанеду?

– Чего-то читал, а что?

– А то, что у нас, в наших лесах, растут точно такие же галлюциногенные грибочки, как в Мексике. Собрал, съел и... короче, круче, чем ЛСД. Представляешь? Эти грибы, между прочим, чистый мескалин, и совершенно бесплатно. Со-вер-шен-но! Представляешь?

Очень быстро Гребень обнаружил, что поедание поганок стало общегородской модой. Продвинутые персонажи нарядились в свитера с сибирской символикой,

(шаманы эти мухоморы со времен царя-косаря жрут и, между прочим, поздоровее нас с тобой будут, понял?)

а как-то раз поэтичная девушка полночи, перекрикивая громоподобный рейв, рассказывала ему, что, поедая грибы, она в буквальном смысле слова отдается духу Александра Блока... может быть, скоро она родит от него ребенка.

Те годы были, наверное, самыми счастливыми в его жизни. Он читал «Алису в стране чудес» и Теренса Маккену, перепробовал почти все наркотики, которые продавались в Петербурге, и успел отметиться на всех модных вечеринках, проводившихся в городе.

Он засыпал под утро, просыпался с закатом и чуть не ежевечерне заволакивал в койку зеленоволосых рейверш.

Ему это было несложно: высокий, сероглазый, с мужественной челюстью. Курит исключительно «Житан» и «Голуаз». Такие, как он, обычно нравятся родителям девушек, с которыми встречаются.

Он жил, как хотел, слушал ту музыку, которая ему нравилась, и не желал ничего в своей жизни менять... менять все равно пришлось.

Началось все из-за легких драгс. Разумеется, из-за них. У него и было-то с собой... меньше двух граммов. Следователь сказал, что, согласно УК РФ, такое количество классифицируется как «хранение наркотиков в крупном или особо крупном размере». Срок – до пятнадцати лет.

Ночью в отделении, где держали Гребня, была попойка. Пьяные крепкозубые милиционеры раз в полчаса заставляли его выходить из камеры и показывать вновь прибывшим коллегам татуировки на теле... сережки в сосках... ухмылялись и говорили, что, когда Гребень доедет до зоны... уж там-то!..

Гребень не любил вспоминать о том эпизоде. Злился, когда Даниил расспрашивал о деталях.

До зоны он не доехал. Родители наняли дорогого адвоката и добились освобождения сына под залог. Вечером следующего дня Гребень уже стоял на перроне Витебского вокзала. Через три часа ехал в поезде по направлению к Минску. А через сорок восемь часов вышел на центральную площадь города Варшава.

После этого он почти пять лет прожил в Европе. Оттуда он вернулся таким, каким был теперь.

– Сколько ты за эти грибы заплатил?

– Тридцак.

– Баксов? – ужаснулся Артем.

– Нет, блядь, рублей!

– Почему так дорого?

– Да ладно, «дорого»! Поляну найти, грибы собрать, в город привезти... Между прочим, за все можно элементарно срок схлопотать.

– Разве за грибы сажают?

– Ха! Я когда в прошлом году последний раз в лес ездил, лично ментовскую машину в кустах видел. Стоит аккуратная машинка... веточками забросанная. А на крыше, как бы, мент с биноклем.

– Да?

– Хотя, говорят, если нарвать не одних поганок, а смешать их со всякими сыроежками, то можно отмазаться. Сказать, что, как бы, не разобрался, думал, лисички.

Гребень, давясь, запихивал в себя бутерброд с маслом, поверх которого аккуратно уложил сразу штук семь поганок.

– Я, как бы, стараюсь из лесу ничего не возить. Либо в городе у парней покупаю, либо уж прямо в лесу и ем. Одно плохо: в поезде накроет – хоть вешайся! Двери электрички хлопают, а я от страха чуть сознание не теряю.

– Я тоже один раз начал жрать грибы и дозу не рассчитал...

– И чего?

– Раза в два больше съел, чем мог. От жадности.

– Дай угадаю! Потом ты сутки блевал?

– Не... Очнулся через день. Стою в парадной и на лампочку смотрю. Она светит, а мне смешно! Яркая такая, необычная... А чего я перед этим делал сутки – не помню.

– К чему ты это?

– Ни к чему. Просто так.

– Неинтересные у тебя истории какие-то.

Артем двумя пальцами брал гриб за ножку, запихивал в рот и, стараясь не жевать, глотал.

– Вкусно хоть?

– Любишь бумагу жевать? Тогда вкусно.

Он скривился и хлебнул из графина с кипяченой водой.

– Ты б их сварил. Супчик бы сделал. Заодно бы и с ужином проблему решили.

– Не варят их, эти грибы. От варки из них весь смак уходит. Одна гадость токсичная остается.

Парни двигали челюстями и прислушивались к тому, что творится у них внутри.