Книга Мое большое маленькое Я - Фабио Воло

Рассказывая о Франческе, я, казалось, пытался подражать таким женщинам — слишком уж много воодушевления я вкладывал в свой рассказ. Эта была единственная история, о которой я мог поведать Федерико. Я попытался перевести разговор на его жизнь. О своей мне говорить было неловко.

— …а у тебя все вечные приключения? Женщина в каждом порту?

— Я сейчас живу с Софи. Я познакомился с ней на острове Боавишта, и она мне сразу понравилась. Она искала человека, который согласился бы помочь ей переделать старый дом в небольшую гостиницу, такие гостиницы по-португальски называются «посада». Я начал работать с Софи, и через некоторое время мы полюбили друг друга. Я спросил ее, не возьмет ли она меня в компаньоны. Она согласилась. Разумеется, моя доля вовсе не пятьдесят процентов, я такое себе не могу позволить, только небольшой пай плюс еще моя работа. И вот теперь я здесь, чтобы купить краны, дверные ручки, электрооборудование, сантехнику. Это и будет моя доля. Для этого я и вернулся.

— Я рад за тебя, сразу видно, что ты в порядке, что ты счастлив, наверное, потому что ты можешь делать то, что хочешь, и у тебя нет ни распорядка дня, ни сроков.

— Дело обстоит совсем не так, как ты себе представляешь, — возразил Федерико, — хотя в любом случае счастье совсем не в том, что ты всегда можешь заниматься тем, чем хочешь, оно скорее в том, что ты всегда стремишься к тому, что ты делаешь. Честно говоря, я не знаю, счастлив я или нет, но зато я точно избавился от кучи фигни, за которой в свое время гонялся, считая, что это для меня важно… Поэтому я и хочу быть рядом с Софи, хочу разделять с ней мое новое мироощущение, — прибавил он. — Мне надо поделиться счастьем с любимой женщиной.

— Что за чушь ты несешь? Ты говоришь, как священник.

— Ну-ну… Я вчера в самолете вычитал что-то похожее из гороскопа в газете. Кстати, ты написал книгу?

— Еще нет.

— Чего же ты ждешь?

— Подходящего момента.

— Подходящего момента? Смотри, болезнь Паркинсона это тебе не шутка, так что стоит поторопиться.

Моей потаенной мечтой всегда было написать книгу. И он об этом знал. Сколько вечеров мы провели в разговорах о наших стремлениях, нашем будущем, наших ожиданиях.

Было заметно, что Федерико влюблен. Я прекрасно помню, как вел себя с женщинами прежний Федерико. Для меня он был идолом. Бесподобный нахал. Я помню, например, то странное время, когда он жил с Мариной. Он ей все время изменял. Но делал это в присущим ему стиле. Мы в то время считали, что измена — это поступок, который мужчина может позволить себе, только если он способен на него. То есть если ты в состоянии сделать все так, чтобы тебя не разоблачили, чтобы потом тебя не мучили муки совести, иначе лучше и не пробовать. С женщинами Федерико не был честным. Он ни в грош не ставил тех, кто сначала изменяет, а затем во всем признается, уверяет, что осознал свою ошибку и отныне будет честным и искренним. Все это сплошное вранье. Такие люди не могут вынести чувства вины. Федерико, по нашей теории, был человеком, которому позволялось изменять, потому что для него измена не являлась преступлением. Однажды, проведя вечер с одной дамочкой, он заявился домой пьяным в три часа ночи, после чего Марина затеяла очередной скандал. Я знал, где он был, потому что по дороге он заехал ко мне принять душ, так как кувыркался с той девицей в машине. Он с блеском вышел из этой неприятной истории, прибегнув к первому и, возможно, единственному, непоколебимому, основному правилу: отрицать, отрицать, все отрицать. Даже перед лицом очевидных фактов!

Издерганная, с изменившимся лицом, Марина сразу же накинулась на него:

— Где ты шлялся до трех часов ночи?

— Каких трех? Ты ошибаешься, сейчас только час.

— Не придуривайся, уже три ночи.

— Да я говорю тебе, что ты ошибаешься, еще только час.

— Федерико, сукин ты сын, я не идиотка, посмотри на часы, сейчас три ночи.

Неподражаемый Федерико посмотрел на часы. Они показывали три часа…

Последовала секундная пауза, потом:

— Послушай, Марина, мне это на самом деле надоело, прекрати меня обвинять, все, хватит! Это же безумие, после двух лет нашего знакомства, а в последнее время мы вообще живем вместе, а это уж что-то да значит, — так вот, если после двух лет совместной жизни ты больше веришь часам, чем мне, то я не знаю, что и сказать тебе!

Да, эту фразу «если ты больше веришь часам, чем мне» я многие годы считал гениальной.

Я помню еще другую историю про Марину. Федерико мне рассказывал, как они в первый раз поцеловались: «У нее очень маленькая грудь, и когда я поцеловал ее и положил руку ей на грудь, Марина схватила меня за руку».

— Она стеснялась или не хотела, чтобы ты ее трогал?

— Нет, наоборот. Груди у нее такие маленькие, что сразу я их не нащупал, тогда она сдвинула мою руку к своему соску. Они хоть и маленькие, но страшно мне нравятся.

Исчез ли мой прежний товарищ Федерико в человеке, сидевшем напротив меня? Кто знает, вдруг он еще способен поступить так же, как однажды повел себя с одной девушкой. При первой встрече он убедился, что она такая страшная зануда, какой свет не видывал. После ужина они шли по улице, а в это время к автобусной остановке подошел автобус, и за секунду до того, как захлопнулись двери, он вскочил в салон и, ничего не сказав, уехал, оставив бедняжку одну посреди улицы.

Интересно, что же такого особенного было в Софи, чего не было в других женщинах?

— А что есть в Софи такого, чего нет в других женщинах?

— Прежде всего, она настоящая женщина, а я такими понятиями не разбрасываюсь. Потом, на многие вещи мы смотрим одинаково, хотя мы совершенно разные люди. Но самое главное в ней то, что она отважилась жить в соответствии со своими идеалами. Она не боится, что может кому-то не нравиться, ей хватает смелости жить, не стараясь угодить окружающим. Когда я встретил ее, я увидел, что она счастлива. Софи счастлива вовсе не потому, что я рядом с ней. Она счастлива и помимо меня. Она любит жизнь. Тут ничего не поделаешь, мы всегда любим тех, кто умеет любить. Это закон природы.

Он помолчал и продолжил:

— Ее жизнь была наполнена эмоциями, и когда они захлестывают человека, у него появляется желание поделиться тем, что он чувствует, с другим человеком. Я же люблю Софи прежде всего потому, что ее нельзя не любить.

Мне понравилось, что Федерико, говоря о Софи, ни разу не сказал «моя девушка», «моя невеста» или что-то в этом роде. Рассказывая о ней, он всегда называл ее по имени.

— Ну что, сходим куда-нибудь? — предложил он. — А то у нас получается не разговор, а монолог. Как будто ты ведешь следствие. «Черт возьми, ты никуда меня не берешь с собой. Мне надоело быть твоей служанкой. Ты приходишь домой, на столе уже все готово, а ты хоть бы раз сказал, что тебе понравилось то, что я приготовила…»

Эту сценку мы всегда разыгрывали, прежде чем уйти из дому.