Книга Баблия. Книга о бабле и Боге - Александр Староверов

…Вышла замуж в девятнадцать. Почти подросток. По любви. Муж не бедный, ее обожает. Сидит дома. Прислуга. Путешествия. Скучно. Ебливая, но мужа любит. Начала трахаться со всеми подряд. Забеременела. Родила. Мать сумасшедшая. В ребенке души не чает. Заботится. Мальчуган классный. Может стать великим художником. Не от мужа. Она продолжает трахаться с прислугой, друзьями мужа, мужьями подруг. Гормональный сбой, наверное, нимфомания или что-то в этом роде. И любит мужа тем не менее. Муж не знает. Над ним все смеются. Если узнает, скорее всего, умрет. Инфаркт в лучшем случае. В плохом – суицид.

«Вот сука, – подумал Алик. – Стрелять таких надо. И мужик у нее хороший, и сын замечательный, и все у нее есть, а она… Пусть помучается, умрет ребенок и тогда поймет, что она дыркой своей грязной натворила. Хотя, с другой стороны, мальчишка-то замечательный. И мать она хорошая. И мужа все-таки любит. Но и мужа жалко. Он вообще ни в чем не виноват. Никто ни в чем не виноват, как всегда. А делать что-то надо… А хрен с ними, пускай живут как жили – ребенок растет, она трахается, а муж ничего не знает». Дрожащий стоп-кадр ожил. Врач наконец подошел к женщине.

– Ну что, мамаша, пляшите, спасли мы вашего мальчика. Хотя дело было серьезное. Вы уж следите за ребенком внимательнее.

– Доктор, миленький, спасибо вам, родной, – женщина бросилась к врачу, обняла его и стала целовать куда-то в шею, в халат, куда придется.

– Ну что вы, ну будет, будет. Все бывает.

Врач приобнял женщину и стал успокаивающе гладить ее по волосам и спине. Женщина почувствовала возбуждение и как бы нечаянно поцеловала доктора в губы. Доктор осторожно погладил женщину по попе…

Все исчезло. Алик снова сидел на кухне. От плиты валил пар. Жена смотрела на него в упор.

– Что с тобой, тебе плохо? – спросила она.

«Плохо ли мне? – ошалело стал размышлять Алик. – Да уж, не хорошо, это точно. Вот так, наверное, и сходят с ума. Живешь, работаешь, бабки заколачиваешь, с женой поругиваешься… и тут бац – вторая смена. Welcome to Kaschenko, дорогой Алексей Алексеевич. Зачем мне это? И какого черта я вообще об этой дуре блудливой распереживался? Делать что-то надо, ля-ля, ля-ля. Не бог я, не б-о-г. Гаишник наглядно это доказал за мои кровные двести евриков. Что-то я больно рассудительный для сумасшедшего. Так, еще раз тогда. Зачем мне все это?»

– Алик, что с тобой, ты весь серый, ты меня слышишь? Может быть, «Скорую» вызвать? – снова забеспокоилась жена.

«А вот зачем, – догадался он. – Как же я мог забыть. Спасибо, Господи, спасибо интуиция, подсознание или чего там. Шантаж здоровьем – это же так просто, и действовало всегда».

Теперь он знал, как построить разговор с женой.

Он сел на стул, прижал руку к сердцу, опустил голову и шумно выдохнул через нос.

– Нет, нет, Лен, все в порядке, все хорошо.

– Алик! Алик! Я звоню в «Скорую», сейчас же! – Жена потихоньку начала скатываться в истерику.

– Все хорошо, хорошо, не кричи, налей лучше валокординчику, капель пятьдесят… нет, шестьдесят лучше.

Рюмка и пузырек с лекарством исполняли зажигательный танец в руках жены. Дзинь, дзинь. Ритм напоминал джазовый. Ленку колотила дрожь. Алик выпил капли залпом, как водку. Откинул голову, прислонился к стене и закрыл глаза. Жена сжала его руку своей ледяной ладошкой. Наступила мхатовская пауза. «Какой артист погибает», – мысленно повторил он изречение императора Нерона. Однако пережимать тоже не стоило. Мнимый больной открыл глаза, поднял голову и снова шумно выдохнул, на этот раз через рот.

– Ну вот и все, отпустило, кажется.

– Правда отпустило?

– Честно, нормально уже все.

Жена в нерешительности застыла на месте. Было буквально видно, как ее рвет на части. С одной стороны, они в ссоре и разборка еще далеко не закончена, поэтому прочь из кухни. С другой – муж только что чуть коньки не отбросил, поэтому немедленно упасть на колени и греть, греть теплым дыханием похолодевшие ступни супруга. Не в силах определиться, Ленка начала перепрыгивать с ножки на ножку. Это было действительно смешно. На Алика накатило; пытаясь удержать ржач, он прикусил щеки, сморщил лицо, глаза его увлажнились.

– Что? Что, опять? Опять?! – в глазах жены заплескался ужас.

Сидящий Алик, притянул Ленку к себе и уткнулся башкой в ее животик.

– Я вот подумал, – дрожащим то ли от смеха, то ли от подступивших слез голосом глухо проговорил он в пупок жены, – я подумал, мы же любим друг друга, зачем же мы так, для чего? Ты прости меня, Лен.

Получилось натурально. Кающийся грешник перед лицом смерти замаливает грехи. Жена погладила его по голове.

– Алик, давай не сейчас, завтра поговорим.

«Умная, – с уважением подумал он, – научилась за восемнадцать лет совместной жизни. Но учитель-то кто? Я. Я – прожженная скотина, манипулятор и аферист. Поэтому фигушки, не пройдет».

– Лен, не уходи, – слабым голосом произнес Алик. – Плохо мне без тебя, не могу я так.

Он задрал голову и снизу посмотрел на жену. Как всегда не вовремя включилась проклятая рефлексия.

«А я ведь и вправду скотина, – сказал он сам себе. – Рассчитал все, распланировал. Как государство наебываю, так и Ленку. Только она не государство, она любовь моя единственная, мать детей моих. Честная она. А я? Где я? Ау-у-у-у!.. Потерялся по пути к большим бабкам. Нет меня. Сожрали бесы мелкие, за три копейки сожрали».

От осознания собственной мерзости Алику нестерпимо захотелось отхлестать себя по щекам. Зато взгляд, обращенный на жену, получился кинжально искренним и полным раскаяния. Сопротивляться такому взгляду даже не стоило пытаться. Ленка рухнула к нему на колени, обняла и начала рыдать.

– Что ты, т-ты, ты де-ла-ла-лаеееешь. Ты, т-ты же, же у-у-биива-ваешь-шь-шь все. Я же-же не м-м-огууу без т-т-тебя. И с с с с т-т-тобой-й-й не-не могу. Ты, ты другим бы-ы-ыллл. Аллииччка, роддненннький, в-в-вер-нннисьсь. Я же-же-же лююю-б-б-б-лю-ю-ю т-т-т-бяяяя!

Она уткнулась ему в грудь, продолжая что-то неразборчиво бормотать и всхлипывать. Алик гладил ее по спине, крепкой попе и ляжкам.

«Может, прямо сейчас, – думал он, – прямо здесь, на столе, поставить точку? Перейти к пятому, самому приятному пункту плана. И все… И баиньки… Нет, рано. Пошло, грубо и некрасиво. Не в формате. Законы жанра нарушать нельзя. Отомстит жанр потом за это крепко».

– Леночка, Ленусик, Ленточка моя любимая, ну прости меня, пожалуйста, – голосом, соответствующим канонам жанра, взмолился он. – И пойми. Да, невыдержанный, раздражительный. Срываюсь на тебя. Ну пойми же. Это ты тут за мной в тылу как за каменной стеной. А я на передовой рублюсь. Сволочи все кругом. Куски друг у друга из глотки рвут. И я такой же. Ну я же ради тебя, ради Сашки, ради близнецов. Чтобы вы хорошо жили, ни в чем не нуждались. Это война, Ленка. На войне я. Сейчас день за пять идет, а неделя год кормит. Потерпи чуть-чуть. Уже скоро. Три месяца. Максимум полгода. И все, будет достаточно. Уедем на хрен на острова и звонко встретим старость. Детей еще нарожаем. Я успокоюсь, все станет как раньше. Я обещаю, я смогу. Только потерпи чуть-чуть.