Книга Записки на табличках Апронении Авиции - Паскаль Киньяр

LXXXVIII. Памятка

Смягчающий отвар от кашля.

Сассинский сыр.

LXXXIX. Болезнь Cп. Поссидия Барки

Я велела поставить складное кресло у изголовья Спурия. У него изо рта сочилась слюна. Я нагнулась к нему. Его запах напоминал вонь от тухлого цыпленка в надсиженном яйце. Сев в кресло, я положила руку на грудь моего супруга. Сказала, что от него несет, как от дохлого пса. Он ответил: это, мол, для того, чтобы вновь ощутить запах шерсти крошки Муолы. И добавил, что мне вовсе не обязательно принуждать себя, навещая его, — по крайней мере, в конце дня и так надолго. Я сказала:

— Я перестану приходить, когда ты начнешь вонять, как пукающий египетский гиппопотам.

Спурий учтиво посмеялся моей шутке. Позже Спатале приподняла его, а я взяла из рук Моммея тазик, который он поднес ко рту своего хозяина, и сунула ему палец в рот, чтобы помочь облегчиться рвотой. После первой стражи он задремал. Посидев возле него, я приказала вызвать Сотодеса, расспросила его, велела принести дневную мочу и блевотину мужа. Клад составил гороскоп больного.

Когда настала ночь и масляные лампы были уже наполнены и развешаны на стенах, Спатале, Флавиана, Марулла и я обтерли Спурию тело губкой, пропитанной смесью мирра, молока и фолиата. Вдруг Спурий, по какому-то необъяснимому капризу, заикаясь, потребовал удалить из спальни клиентов, слуг и рабов. Даже Флавиане пришлось покинуть комнату. Тогда только он успокоился. И долго что-то говорил мне, все более неразборчиво, словно лепечущий младенец. Я вникала не столько в смысл его слов, сколько в само звучание этого голоса, в котором оцепенение подступавшего сна незаметно смешивалось с убаюкивающей слабостью подступавшей смерти.

Спурий невнятно толковал о путешествиях, предстоявших нам будущим летом. Я вложила пальцы в его руку. Мне трудно было узнавать моего мужа в этом грузном, старом, потном теле — голом, розовом, безволосом, в складках жира. Я увидела, как это несообразно большое тело свертывается наподобие младенца в утробе матери, сосет пустышку страха и засыпает. Еще с минуту я глядела на него, погруженного в сон, дивясь тому, как этот человек, уже подавший левую руку Радаманту, а правую Эаку, почти ступивший в ладью Харона[81], так охотно и слепо верит в то, что настигшая его болезнь излечима и не опасна. За ужином я ела филе мурены, свиные соски, печеные ракушки, засахаренную белую свеклу и выпила два сетье густого, темного опимийского вина.

ХС. Болезнь Сп. Поссидия Барки

Человек, всю жизнь ревностно следивший за своим здоровьем, за своими фарфоровыми зубами, за старением, умиранием и кончиною своих друзей, этот человек отказывается видеть собственную смерть. Он упорно надеется на выздоровление. Он строит планы, которые, при состоянии его тела, звучат смехотворно, и все уши прожужжал мне ими, хотя уж я-то прекрасно знаю, насколько они эфемерны.

Человек, принимающий за отражение своего лука то, что на самом деле — тело ядовитой змеи.

XCI. Памятка

Корица и бальзам.

ХСII. Смерть Cп. Поссидия Барки

Он пробормотал имя — Габба. Затем произнес еще несколько неразборчивых слов. Пока Леит и Фило клали ему припарки на ноги, а Флавиана и Спатале готовили и наливали в стаканчик смягчающий отвар, он обратил ко мне лицо, глядя с немым вопросом, слегка подняв брови и слабо улыбаясь; испуганный, несчастный взор его постепенно затуманивался. Я прикрыла его руку своей ладонью. Мы делали все это молча, в полной тишине. Марулла подлила масла в лампы. Из горла Спурия вырвался слабый хрип. Все мы, не сговариваясь, один за другим замерли, глядя на него. Потом зарыдали и запричитали.

XCIII. Какие вещи пахнут приятно

Мирт.

Красный шафран из Корикоса.

Виноградник в цвету.

Растертая амбра.

Нард и мирро, смешанные с фолиатом.

XCIV. Не забыть

Хелидонский сок.

Восемь шариков афронита[82].

XCV. Памятка

Проценты к календам.

XCVI. Мешочки золота

Двадцать четыре мешочка золота.

XCVII. Об одном высказывании Сп. Поссидия Барки

После смерти Спурия я долго не могла собраться с мыслями. А нынче утром мне вспомнилось то, что он сказал еще до наступления агонии; эта фраза тогда взволновала меня:

— Загробной жизни нет; мы больше никогда не увидимся.

У нас обоих текли по щекам слезы. Мы сжимали друг другу руки.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

(листы 506, л. с. — 512, л. с.)

XCVIII. Детские игры

Маленькие дети играли с камешками, такими же красновато-коричневыми, как их крошечные ручонки.

XCIX. Детские игры

Однажды в Вейях[83], когда нам с Матринией было лет по десяти, мы забежали в хлев днем (солнце стояло в самом зените) и наткнулись там на Мания и Децима. Они спали на куче сухой соломы, в темном сарайчике за стойлами. Мы подошли ближе, давясь от разбиравшего нас смеха. Тьма, едкий запах скота, подстилок, мочи и навоза вызывали сердцебиение. Сквозь щели между неплотно прибитыми досками пробивались полоски света; они играли с тенями, и в этом зыбком прохладном полумраке виднелись огромные колеса повозок для сена, блестели на стенах узкие полумесяцы серпов. С пересохшими губами подкрались мы к толстоногому Манию и внезапно бросились на спящих. Полуденные отблески на холодных железных лезвиях и скользкой от пота коже, быстрые, исподволь, взгляды, золото разбросанных зерен и пыли, зароившейся в столбе света, испуганное квохтанье кур, возгласы, прорвавшийся наконец хохот, и среди всего этого мы успели разглядеть устроены тела Мания и Децима, откуда извергается у них жидкость. Это случилось еще до того, как им сбрили первые волосы. Коротенькая туника Мания оказалась разорванной. Вечером нас наказали. Я вспоминаю, как, поднимаясь с тела Децима, задела рукою его бедро и почувствовала на пальцах холодную липкую мокроту. Покраснев, я взглянула на Децима. Он тоже был весь пунцовый и смотрел на меня.

С. Подарки на праздник Каристий[84]