Книга Арденны - Михель Гавен

Откуда только взялась эта радость? То, что казалось несбыточным, свобода, Париж, все предлагалось ей сейчас. Но какой ценой? Кто должен заплатить за ее освобождение и чем? Она внимательно посмотрела на Ханса. Лицо его было бесстрастным. Как и обычно, оно не выражало никаких чувств. Темно-голубые глаза холодны и спокойны. Как будто он не предлагал ей ничего особенного. Он ждал.

— А как же ты? — спросила она вдруг. — Ведь если они начнут искать, они выяснят, кто устроил мне побег. Тебя накажут. Если не хуже…

— Меня накажут, — уголки губ дрогнули, он едва заметно улыбнулся. — Разжалуют, это точно. Но это уже мое дело. Иди.

— Нет, — она ответила резко, опустив голову. — Нет.

— Что? — он переспросил удивленно, слегка приподняв бровь.

— Я никуда не пойду, Ханс. Я не хочу, чтобы тебя наказали.

Она заметила, что, несмотря на все умение владеть чувствами, он смутился и отвел взгляд, чтобы не выдать выражение глаз. Потом, опустив козырек фуражки ниже, спросил строго:

— Ты остаешься? Решай скорей. Мы больше не можем стоять здесь, — он кивнул на дорогу.

Она оглянулась — из-за поворота показался военный транспорт.

— Да, остаюсь, — сказала она решительно и, усевшись на сиденье, захлопнула дверцу автомобиля. Он обошел машину и сел за руль. Транспорт приближался. В зеркало она увидела, что он смотрит на нее, и не узнала его взгляд. Теплый синий свет струился, отраженный зеркальной поверхностью, обволакивая и согревая. Он повернулся и, перегнувшись через спинку кресла, поцеловал ее поблекшие губы, на которых запеклась кровь. Транспорт поравнялся с ними. Притормозив, проезжавший офицер спросил:

— Нужна помощь, господин гауптштурмфюрер?

— Нет, благодарю, — Хергет махнул рукой. — Все в порядке. Поезжайте.

Вскоре он уехал по новому назначению. Без предупреждения, ночью. А утром к шеренге заключенных вышел новый комендант, гауптштурмфюрер СС Габель.

Сзади послышались шаги. Маренн обернулась. В сопровождении своих офицеров штурмбаннфюрер СС Хергет направлялся к гардеробу. Сколько же времени прошло? Сигарета давно потухла. Бросив ее в урну, Маренн подошла к штурмбаннфюреру. Он не обратил на нее внимания. Тогда она назвала его по имени:

— Ханс!

Харгет обернулся. Все тот же резкий, холодный взгляд.

— Вы не узнаете меня, Ханс?

Она подошла ближе. Холодное недоумение сменилось удивлением, в глазах мелькнула радость.

— Ким? — он окинул взглядом ее форму. — Я вижу, вы сделали карьеру, фрау Ким. Вам идет.

Потом, оглянувшись на офицеров, приказал:

— Отправляйтесь в расположение, господа. Я буду позже. Ты здесь одна? — спросил, когда офицеры ушли.

— Нет, но я предупрежу. Подожди.

Она почти вбежала в зал. Потягивая прохладное белое вино, Алик все еще сидел за столиком. Она подошла.

— Ну, наконец-то. Где ты была? — спросил он.

— Алик, дело в том, — она запнулась. — Я должна сейчас оставить тебя. Ты понимаешь, Ханс Хергет, он бывший комендант лагеря, где я находилась.

— Не понимаю, — Алик пожал плечами. — Насколько я помню, ваш комендант Габель довольно скучная личность, старый и толстый.

— Хергет был всего несколько месяцев, до Габеля.

— Что ж, ясно.

— Он много сделал для меня. Он спас меня.

— Похоже, он не зря старался. Ладно, договорились. Я никому ничего не скажу, ты понимаешь, — Алик заговорщицки посмотрел на нее. — Но при одном условии. Вон там, видишь, сидит красивая полячка. Она давно уже мне подмигивает. Так что сделай милость — тоже никому не говори. По рукам?

— По рукам! — Маренн рассмеялась. — Ты — хитрый лис, Алик. Умеешь извлечь выгоду из всего.

— Ну-ну, — сказал Алик, вставая из-за стола и одергивая мундир. — Я посмотрю, какая у нас будет выгода завтра, когда нам позвонят из Берлина. Ты там возвращайся пораньше. А то, понимаешь, мне ночью некогда будет придумывать, что объяснять известным людям.

Они провели ночь в одном из немногих уцелевших после бомбардировки отелей. Она вспомнила, что в лагере, когда он впервые пригласил ее к себе, она ударила его по лицу, едва он попытался обнять ее. Молодой комендант схватился за пистолет. Она закрыла лицо руками и только просила:

— Стреляйте, стреляйте скорей. Ну, что же вы?

Он убрал пистолет в кобуру и, сдерживая ярость, приказал:

— Убирайся.

Всю ночь в лагерной лаборатории, куда по приказу Хергета ее с больными детьми перевели из барака, она не могла заснуть, со страхом ожидая рассвета. Ударить по лицу начальника лагеря — за это можно было поплатиться жизнью. А что же будет со Штефаном и Джилл? Прижимая к себе спящих детей, она почти раскаивалась. Но утром ничего не произошло. Она не увидела его на поверке, не последовало никаких указаний, ее не перевели обратно в барак — все оставалось по-прежнему. Фельдшер, повинуясь приказу Хергета, как всегда, принес лекарства. Никто ничего не знал, никаких особых распоряжений не поступало. К обеду она услышала, что комендант уехал по вызову в город. Теперь она со страхом ждала его возвращения. Он приехал вечером. Вошел в амбулаторию, молча окинул холодным взглядом Маренн и детей, взглянул на фельдшера и вышел. В тот вечер он не посылал за ней.

— Ты помнишь? — спросила она, улыбаясь.

— Да, помню, — ответил он. — Ты была смелой женщиной.

Через два дня зондеркоманда СС под командованием штурмбаннфюрера Ханса Хергета проводила ликвидацию группы польских военнослужащих, состоявшую из разрозненных остатков нескольких частей регулярной польской армии. Поляков окружили, операция уже подходила к концу. У медицинской машины с красным крестом Маренн принимала и осматривала раненых. Издалека она наблюдала за Хансом, который, находясь на замаскированном командном пункте, руководил заключительными действиями своих подчиненных. Потом он подошел к ней. У него в руке она увидела розовый цветок гладиолуса. С улыбкой он приколол гладиолус к нагрудному карману ее кителя и поцеловал в губы. В сумятице угасающего боя никто не заметил польского солдата, который, осторожно прокравшись в кустах, прицелился в Маренн — его привлек ее мундир, в отличие от членов зондеркоманды на ней не было камуфляжа.

— Господин штурмбаннфюрер, сообщение из канцелярии гауляйтера, — подбежавший связист отвлек Хергета.

Он отошел на несколько шагов и вдруг заметил, как среди ветвей мелькнул автомат. Он бросился к Маренн.

— Ложись!

Но было поздно. Раздалась очередь. Одна пуля вонзилась ему в голову, другая прошла под сердцем. Ответный свинцовый шквал, пронесшийся по округе, уничтожил всех еще надеявшихся на спасение в своих укрытиях поляков, в том числе и стрелка.

Маренн бросилась к Хансу — он был еще жив.