Книга Темные ветры империи - Сергей Куприянов

Подхватил самолет под левую руку, а правую положил на грудь, аккурат на то самое место, где из кобуры торчит рукоять пистолета. И не слишком быстро пошел к своему трехосному мустангу. Но и не совсем уж медленно. Иду, смотрю на конных и начинаю подозревать, что как-то не так они себя ведут. В смысле не так, как я предполагал. Скачут себе во весь опор, но, похоже, не ко мне. А просто по дороге. И, кажется, по своим делам, ко мне вовсе не относящимся. Ну или не совсем вовсе, но во всяком случае не явно. И не немедленно. В том смысле, что прогалопировали мимо джипа, обдав его пылью, и дальше себе, дальше.

Я проводил их взглядом. Да, неудобно получилось. Придется мне перед Илюшей извиняться. Я обернулся к нему. Сотник все еще пребывал в меланхолии, лежа на земле. Но уже подавал признаки жизни в виде мата, не очень громкого, но лично мне хорошо слышного.

— Илья! — окликнул я. — Ну чего ты там? Картинку пойдешь смотреть?

То, что он мне ответил, я предпочитаю не воспроизводить исключительно по цензурным соображениям. Хотя ответил он сильно, не скрою.

— Ну извини. Ну показалось мне.

— Я тебя извиню… — Тут я вынужден несколько купировать его текст. Но ведь это ж надо, до чего стильно умеет выражаться человек! И, я бы сказал, цветисто. С обилием мощных прилагательных и совершенно неожиданными определениями, обобщениями и предположениями по поводу моей ближайшей родни. Даже завидно. Я всегда был неравнодушен к людям, умеющим делать хоть что-то лучше меня. И вот что странно. Где-то память у них, в смысле- у территориалов, отшибло, а вот где-то — фиг!

— Я тебя так извиню… Ты у меня… Родная мать тебя… До конца дней зубы в кармане будешь носить, а жрать жопой станешь.

Это все-таки, согласитесь, уже перебор. По собственному опыту знаю, что людям нельзя давать заговариваться. А то наобещают вот так вот сгоряча, потом ведь исполнять придется. Оно мне надо? Можно, конечно, заставить его замолчать и силовым способом, но зачем это делать на виду у воззрившегося на нас электората? Ему это — потеря авторитета, мне — приобретение свежеиспеченного врага. И я решил провести небольшой лингвистический эксперимент.

— Илья, ты водку будешь? Настоящую.

Мне просто стало интересно, знает ли он это заветное русское слово. Оказалось, знает. И очень даже хорошо.

Он как-то быстро сел, забыв про боль, и посмотрел на меня с новым интересом. Прямо-таки хищным.

— А не врешь?

— Пошли посмотрим.

Вы когда-нибудь видели, как спешит стреноженная лошадь? Скакать, по причине того что передние ноги у нее стянуты вязкой, она не может, но прилагает к этому все усилия. Я не хочу сказать, что сотник побежал на четвереньках. Отнюдь. На своих двоих. Хромая, шипя и ругаясь, дергая головой при каждом шаге, он не бежал в полном смысле этого слова, но и не шел и уж тем более не плелся. Достаточно сказать, что джипа мы достигли одновременно, хотя я вовсе не тормозил. Нет, все же есть в русском языке волшебные слова, при помощи которых можно горы двигать. Я как-то читал — не берусь утверждать, что это правда, но тем не менее, — что многие, если не все циклопические сооружения древности, начиная от египетских пирамид и заканчивая таинственными городами инков, делались не просто людьми, а людьми зомбированными. В доказательство приводились «живые мертвецы» с Гаити, ввергнутые в это жуткое состояние жрецами религии вуду. Те будто бы способны переносить тяжести, посильные лишь слонам. Но то жрецы с их чудодейственными мазями и порошками, не знаю чем там еще, а тут одно только слово! Почувствуйте разницу.

Кстати, коль уж вспомнил о вуду и «мертвецах», еще одна байка, на этот раз близкая мне в профессиональном плане. Будто бы знаменитые и ужасные тонтон-макуты из той же серии, из заколдованных. Потому, дескать, их и пуля не брала, и вообще умирать они не умели. По-моему, чушь все это. Сказки. Страшные, как и сами эти гвардейцы гаитянского диктатора. Не хочу хвастаться или как-то себя выпятить, но я краем уха и про себя кое-что подобное слыхал. С одной стороны, смешно, с другой же… Даже не знаю как сказать. Не то страшно, не то стыдно. Черт его знает. Только во многом как раз из-за таких вот врак я оказался тут. Знаете, типа пуленепробиваемый, а если и пробьют, так нам и пробиваемых за глаза, за самые уши хватит. Но это так, лирическое отступление. Вроде как в жилетку всплакнул.

Такое поведение я наблюдал у алкашей, которые для того, чтобы скоренько выпить, прячутся за углом магазина или соседним рахитичным кустом. При детской игре в прятки ни то, ни другое укрытие не могло бы посчитаться достаточным. А тут — пожалуйста. Психология, однако!

Иллюзия защищенности и благопристойности. Имитация добропорядочности.

Вот и сотник тоже. Он встал за джипом так, чтобы его не было видно со стороны крепости, и спросил, глядя мне в глаза:

— Ну? Где?

По его тону я и так понял, о чем идет речь. Да и чего тут не понятного? Но все же спросил:

— Чего «где»?

— Попов! Все, ты доигрался!

Его, мягко говоря, лицо стало таким, что я понял — шутки в сторону.

— Садись в машину. Я сейчас. Две минуты. Все будет. Кино, вино и домино.

Последнее предложение я произнес в пустоту. Сотник уже уковылял к знакомой дверце. Однако ж крепко я ему врезал. Как бы не перелом. Минимум — ушиб кости. Тоже, знаете ли, не подарок.

Убрать разведчика на его место в навесном багажнике дело действительно двух минут. Еще меньше нужно на то, чтобы взять из заднего отсека бутылку «Столичной». И прийти с ней в салон.

В целях экономии места я предпочитаю расфасовку по ноль-семь квадратного сечения. Теперь я пожалел о своем предпочтении. Судя по голодным глазам сотника, он готов был биться с бутылкой, точнее, с ее содержимым, до победного конца и даже дальше. Скажу честно, не так много вещей в мире пугают меня по-настоящему. Алкоголики входят в этот скорбный список. Особенно буйные. Еще более особенно — военные. Не просто люди в погонах, а именно те, кто умеет воевать по-настоящему. При определенных обстоятельствах у них отключаются мозги, зато включаются профессиональные рефлексы. Сотник явно относился к этой опасной категории. Трепещите, гады! Моряк ребенка не обидит! Но если он, в смысле моряк, пьяный, то нет преград для нашего эсминца на суше и на море.

Мустанг мой не только средство передвижения, но и дом, все тут под рукой. В том числе и чашки, в которых я готовлю то чай, то кофе. А поскольку я не кисейная барышня с утонченными манерами, трепетными пальцами и любовью к прекрасному, тонкому и трепетному же, то моя посуда отнюдь не салонная и емкость у нее стандартная — двести пятьдесят грамм. Не бьющаяся, несколько вульгарная, даже, можно сказать, тривиальная. Говоря попросту — чашка металлическая. В нее я и плеснул, со скрипом свинтив бутылке голову.

Если кто не знает анекдот про верблюда, который за секунду выпивает ведро воды, то я рассказывать его не буду. Сотник этот рекорд бил просто в прах. Правда, сначала понюхал и прислушался к ощущениям. Видать, понравилось. А потом ахнул. Одним глотком. Даже не глотком. Просто влил в себя содержимое. Из-за бороды я не видел, дернулся у него кадык или нет. Подозреваю, что нет.