Книга Ратник. Меч времен - Андрей Посняков

Места по обоим берегам тянулись унылые, не за что зацепиться взгляду. То лес густой, то болотины; веселые, поросшие зеленой травою и разноцветьем, полянки попадались лишь изредка. Миша сидел на корме, рядом с кормщиком, и большую часть пути просто дремал — после такой-то бессонной ночки… надобно сказать — весьма приятной, да-а-а…

Кормщик оказался знакомый — Парфен, — да еще Сбыслав не забывал, частенько усаживался рядом — с шутками, прибаутками, песнями. Весело ехали! Вот только — куда? В Кировск? В Ладогу?

Все так же тянулись кругом леса — бесконечные, глухие, дремучие… И никаких знакомых звуков: ни бензопилы, ни поездов, ни машин. Даже деревни попадались редко, а те, что попадались, напоминали тщательно стилизованные под старину хутора — с заборами-частоколами, с бревенчатыми избами, амбарами, постоялыми дворами.

Верная раба Марья покорно сидела у мачты, почему-то не смея подходить к Михаилу ближе… может, Сбыслав ей что сказал? Кривой Ярил прохаживался на другой лодье — его хорошо было видно, почти рядом с князем стоял, князь же — не похож, ой не похож! — несмотря на победу, угрюмился и посматривал вокруг насупленно, строго.

А комарья-то было кругом — у-у-у!!! А еще нещадно била мошка — мелкая, гнусная, кусачая. А днем — по жаре — слепни и оводы. Это только горожанам, лежа перед телевизором на диване, почему-то кажется, что на реке ужас до чего хорошо и мило! А на самом-то деле… Без спреев и мазей нечего и соваться! Миша чесался уже, словно месяц не мылся.

Так, в пути, прошло пару дней, во время которых секса с «рабой» так больше и не случилось — негде, — хоть и возвращались домой с победой! А в последний — как оказалось — день плыли и ночью — по озеру, надо полагать — Ладожскому. И тоже все пусто! Ни катерка, ни браконьеров, ни вертолета! А вот с утра…

С утра выплыли в устье широкой реки… Волхов? Да, наверное… Однако же, где…

И вот тут-то Михаил обалдел полностью! Ладно, дружина, князь, ладно — попадавшиеся по пути хутора-деревни, но здесь… Здесь был целый город! Большой, красивый, древний! Словно декорация к какому-нибудь историческому фильму! Высокий вал, бревенчатые стены, башни, внутри — каменная крепость, церкви. За стенами, за воротами виднелись дома, целые усадьбы, пристани, люди… Господи… Быть этого не может! Не может быть!

А кораблей, кораблей-то сколько!

И радостные крики, крики, крики! И колокольный звон поплыл над городом осязаемо-малиновым искрящимся облаком.

— Слава Святой Софии, почти что дома!

— Эй, ладожане! Девки-то ваши красны ли?

— А с победой идете ль?

— С победой, с победой! Да что вам, по князю не видно?

Ладьи степенно подошли к пристани. Князь — и все вслед за ним — важно крестясь, сошли на берег, приветствуемые собравшимся народом — словно сошедшим с кадра исторического фильма.

Слава Святой Софии, слава! Слава благоверному князю-заступнику!

Михаил тоже шептал, крестился… Даже закрыл глаза — а вдруг да пропадет все? Нет, не пропадало.

Оказавшийся рядом Сбыслав шутливо ткнул кулаком в бок:

— Господи, скоро дома будем, в Новгороде!

Живописно одетый народ, совсем по-киношному подкидывал вверх шапки и что-то радостно орал.

— Слава благоверному князю! Святой Софии слава! Славься, Господин Великий Новгород, славься!

Тут долго времени не провели, поплыли дальше… дальше… Перетянули ладьи через пороги — упарились!

А потом опять, как в кино.

Снова город! Огромный… Со стенами, с башнями, с усадьбами-садами… И с собором, в котором Михаил сразу узнал новгородскую Святую Софью…

И снова тот же — киношный — народ…

Господи, да что же это такое делается-то, а?!

Под восторженные крики воины сошли в город, растеклись по мощенным деревянными плахами улицам, мимо церквей, мимо усадеб, мимо яблоневых и вишневых садов… Да-а… как во сне все.

Подойдя к каменной крепости — детинцу, — снова миновали ворота, оказавшись на Софийской площади, у главной городской церкви. Михаил смутно припоминал, что, кажется, здесь собиралось вече… или — на Ярославовом дворище? А черт его, сейчас и не вспомнить, да и не вспоминается что-то… Нет, ну… Не может быть!!!

Князь между тем обнимался с какими-то богато одетыми людьми.

— Вишь, тот, дородный — посадник, Степан Твердиславич, — негромко пояснял Сбыслав. — Рядом с ним — бояре именитые — Онциферовичи, Михалковичи… В клобуке — Спиридон-владыко… А вон и батюшко мой, Якун-тысяцкий! Эх, друже, сейчас вот помолимся, да гульнем! Три дня гулеванить будем.

Михаил рассеянно расхохотался:

— Ну, это запросто…

Не может такого быть! Быть не может! Но вот есть же! Князь Александр, посадник, бояре, архиепископ, народ весь этот ликующий — толпа целая… Есть! И все настоящие, живые — потрогать можно. Да и не потрогать — от стоящего рядом парня так несло чесноком и навозом… Хоть затыкай ноздри!

— Слава благоверному князю!

— Новгороду Великому, Святой Софии слава!

После общего моления, участники похода наконец стали расходиться. Улучив момент, Сбыслав подвел нового приятеля к отцу, поклонился:

— От, батюшка, друг мой — не он бы, так, может, не стоял б язм сейцас пред тобою!

Михаил тоже поклонился, приложив руку к груди. Вышло довольно неуклюже, но тысяцкий Якун, похоже, не обиделся. Ну еще бы!

— Рад, рад гостю. Откель сам?

— С Заволочья, своеземец, — отозвался за Мишу Сбыслав.

Тысяцкий расхохотался, пригладил окладистую бороду:

— Знаем, знаем, какие в Заволочье своеземцы! Всего и землицы — что вокруг избы: сами пашем, сами сеем, что спроворим — то едим.

— Вот-вот, — Сбыслав обнял Михаила за плечи. — Мыслю, он бы и у нас неплохо прижился. Воин умелый! Хоробр!

— У нас? — Якун пожевал губами и внимательно посмотрел гостю в глаза. — Поглядим. Поговорим вечерком. Я тут посейчас задержусь, с князем да господою, а вы на усадьбу езжайте. Там уж столы накрывают.

— Вот это хорошо, что столы! — Сбыслав радостно потер руки и с силой ударил Мишу в плечо. — Ну что, друже?! Пировать едем! Эй, слуги… давай сюда жеребца того, белого… Поскакали, дружище!

Легко сказать — поскакали… Миша едва из седла не вылетел, хотя конек и казался смирным. Хорошо, хоть года два назад пару раз посидел в седле… кое-что помнил… но плохо. Ехал, скукожившись, по сторонам не глядя — как бы с седла не упасть, не убиться…

Не убился… Ну, слава тебе, Господи!

Огороженная нехилым частоколом усадьба тысяцкого Якуна занимала обширное пространство на перекрестье двух улиц и, кроме трехэтажного господского дома и обширного двора с различного рода постройками, имела еще и сад-огород, и выпас, на котором паслось целое коровье стадо. Богато жил Якун, что и говорить, не всякий боярин такую усадебку мог себе позволить, не всякий… Однако ж, как помнил Михаил, ни один «житий человек» — то есть землевладелец незнатного происхождения, скажем, выходец из среды разбогатевших ремесленников или купцов — по своему общественному положению стоял куда ниже боярина, даже самого захудалого владельца какой-нибудь отдаленной вотчины хоть в том же Бежецком Верхе или еще где-то у черта на куличках. Такая уж была градация в обществе — сначала шли «лучшие — вятшие — люди» — бояре, затем — «житьи», а уж потом — «молодшие или черные» — все прочее население. Потому «житьи» бояр не любили и сильно им завидовали. Было с чего!