Книга Сокращенный вариант - Эллен Полл

— А как насчет стоимости? — прервала его Джульет. Ради Ады ей хотелось, чтобы цена была высокой.

— О да. Ну, думаю, цена во многом зависит от возможности выяснить происхождение двустишия. А еще от того, кто эти бумаги купит. Кстати, ты сама-то не интересуешься?

— Такая мысль у меня возникала, но нет, думаю, обойдусь. Моя небольшая коллекция вообще-то рукописи не включает. Ты думаешь, покупателя будет трудно найти?

— О нет. Фактически я уже переговорил с парой человек. Но дело не только в этом. Сколько денег принесет рукопись, не так уж и важно, во всяком случае, для меня. Дело в приятном ощущении. Это именно то, что нужно, вещь, которая, как ты надеешься, пойдет тебе впрок. Так что спасибо тебе. Эта Гарриет Вильсон потрясная баба.

— С нетерпением жду рассказа о том, что ты уже узнал.

— Ну, пока, думаю, мне не следует ничего говорить. Профессиональная осторожность. Привычка, выработанная жизненным опытом, — добавил Деннис извиняющимся тоном. — Ты не являешься вероятным покупателем, а рукопись все еще принадлежит миссис Кэффри. Но я собираюсь позвонить ей завтра утром и узнать, сможем ли мы договориться. Если я сам куплю рукопись, обещаю рассказать тебе все, что знаю.

— Звучит заманчиво.

— Это будет заманчивым. — Последовала пауза. Потом Деннис продолжал: — Я похож на сумасшедшего?

— Нисколько.

— Тебе не кажется, что жажда удовольствия — это младенческое качество для взрослого мужчины?

— Совсем наоборот, — ответила Джульет, хотя, произнося эти слова, уже понимала, что он произвел на нее именно сейчас впечатление человека, склонного к ребячеству. Как это ужасно! Неужели она считает, что мужчины должны подавлять в себе избыток чувств, действовать хладнокровно и притворяться, что они выше эмоций?

— Значит, ты за то, чтобы мужчины испытывали большую жажду удовольствия?

Да, она, конечно же, считала, что так и должно быть.

— Почему нет? — не очень решительно ответила Джульет.

— В самом деле, почему?

ГЛАВА 3

СНЕГ

«Это воображение голодного человека, — писал Э.М. Форстер, — а не хорошо откормленного, который трясется от страха».

То ли Джульет утолила голод, черпая из кипящего через край котла творчества на поэтических чтениях вчера вечером, то ли просто потому, что ее персонажи наконец-то начали действовать, в четверг утром она оказалась за своим рабочим столом, не испытывая мрачных предчувствий, и легко проработала весь день. Сэр Джеймс Клендиннинг отправился в город, чтобы обновить свой непритязательный гардероб, задача, которую он решал каждый год в духе благочестивого почитания храма своей души. В курительной комнате своего клуба (бог сэра Джеймса против курения не возражал) он случайно услышал разговор, из которого узнал, что некий самодовольный фат без гроша в кармане по имени Чарлз Визор, армейский капитан, по уши втрескался в Селену Уокингшо. Сэр Джеймс отнюдь не собирался подслушивать и, конечно же, покинул случайный пост, как только смог сделать это без риска, но новость заставила его задуматься, когда он входил в… Входил в…

В романе шел июль, и Джульет резко остановилась. Куда бы мог направиться джентльмен, оказавшийся в Лондоне в июле 1813 года? Она положила перо, повернулась на своем вращающемся кресле и рассеянно посмотрела в окно. Джульет саму всегда удивляло, что она с большим трудом могла представить себе какую-либо погоду, когда на улице стояла совершенно другая. За стенами ее рабочего кабинета небо, которое над парком Риверсайд только вчера было голубым, теперь стало свинцовым. Штормовой фронт, образовавшийся над Великими озерами, двигался в сторону города. Нью-йоркская метеослужба прогнозировала снегопад: легкий — сегодня вечером, переходящий завтра в сильный.

Джульет вздохнула и повернулась к столу. Какая бы температура ни была в городе, сэр Джеймс непременно окажется в отвратительной атмосфере зловонных испарений из открытых канализационных колодцев, которые отравляют атмосферу над английской столицей. Джульет взяла ручку и задумалась над тем, как бы выразить эту мысль поделикатнее.

Несколько часов спустя, пересекая улицу, чтобы зайти за Адой и проводить ее на «Призрак оперы», Джульет с сомнением поглядывала на небо. Одеваясь, она включила последние известия и услышала слово «буран», которое несколько раз возбужденно произнес ведущий. Снегопад тем не менее прекратился, сквозь тонкое покрывало облаков просвечивала бледная луна.

И все же, подумала Джульет, надо обязательно сообщить о прогнозе миссис Кэффри — та, как ей было известно, планировала завтра посетить очередные поэтические чтения.

— Буран! Подумаешь! — легкомысленно отреагировала леди на предупреждение Джульет. Она небрежно набросила на плечи золотистую парчу — ламе и взяла муфту в тон ему, сунув ее под мышку. — Я могла бы рассказать им кое-что о буранах!

И дамы отправились в очередной в какой-то степени изнурительный поход. Но к тому времени, когда они вернулись домой (вкусив снега, ужин «У Сарди» и немного тошнотворного спиртного на ночь во вращающемся баре на крыше отеля «Марриотт»), небо сильно затянуло облаками, и пошел сильный снег. Джульет все еще волновала проблема «Христианина-джентльмена» — чрезвычайно волновала, — и тем не менее она снова легла спать в весьма хорошем настроении. «Призрак» ей не слишком понравился, чего не скажешь об Аде Кэффри. Эта женщина была неутомима. Казалось, она совершенно не замечает, что ей уже восемьдесят четыре. Что порой огорчало (в тот вечер во время антракта Ада пыталась подцепить пятидесятилетнего театрала), но во многом просто восхищало. Из ее стихотворений и рассказов Джульет поняла, что Ада Кэффри, подобно Одиссею, решила наслаждаться жизнью до конца своих дней. Тот факт, что она упивалась радостями жизни в основном в Эспивилле, штат Нью-Йорк, и в ближайших окрестностях, а не на Манхэттене, в Париже или Голливуде, что более соответствовало бы ее интересам и аппетитам, едва ли имел большое значение. Ада трижды была замужем за тремя совершенно разными мужчинами и была «знакома» (так она это называла) с десятками других.

Сначала Джульет истолковала отношения, о которых она говорила «знакома», как легкий флирт, однако стихи миссис Кэффри вкупе с репликами по поводу обнаженного мужского торса, которые старая леди отпускала в греческом зале музея «Метрополитен», заставили ее полностью изменить первоначальное мнение. Из некоторых замечаний Ады по поводу похорон Джульет поняла, что круг знакомств старой дамы в последнее время весьма сузился. Но это обстоятельство, казалось, не причинило вреда ее joie de vivre.[6]Казалось, и мысли о бренности сущего у нее никогда не возникало.

Если старость может быть такой, размышляла Джульет, то и она сможет насладиться ею. Раздеваясь, она продолжала слушать радио. Согласно прогнозу, интенсивность снегопада с каждым часом будет нарастать. Это был настоящий буран. Уже объявляли о прекращении занятий в школах. Джульет легла в постель, размышляя не только о приятной перспективе бесшабашной старости, но и о более близких радостях — об одном-двух днях, в течение которых город будет заснеженным и спокойным. Завтра в Риверсайд-парке будут бегать лыжники, на пустых, засыпанных снегом боковых улицах светофоры начнут переключаться без всякой надобности, а приятное пребывание в постели с хорошей книгой в руках станет не только социально приемлемым, но просто обязательным. Джульет знала, у Ады Кэффри назначена встреча с Деннисом в «Рара авис» для обсуждения вопроса о стоимости рукописи. Но встречу можно было бы отложить. Да и сама Ада могла бы перестать на некоторое время (само собой разумеется) носиться по городу, вздремнула и дала бы передышку своим новым друзьям.