Книга Живи, пусть умирают другие - Ян Ланкастер Флеминг

За столиком сидело четверо, двое мужчин и две девушки.

— Извините, ребята, — сказал старший официант, — ошибочка произошла. Столик заказан. Звонили журналисты из центральных газет.

Один из мужчин попытался было запротестовать.

— Давай, давай, приятель, двигай, — грубовато сказал старший. — Эй, Лофти, посади этих ребят за столик Ф. Выпивка за счет заведения, Сэм, — окликнул он другого официанта, — убери столик. Две скатерти.

Четверка покорно удалилась, ублаженная перспективой бесплатной выпивки. Старший официант поставил на столик Зет табличку «Занято», придирчиво осмотрелся и вернулся к себе на место рядом с зашторенным входом.

Тем временем мистер Биг сделал еще два звонка по внутреннему телефону. Первый — ведущему программы.

— После выступления Джи-Джи выключить свет.

— Слушаюсь, сэр, — откликнулся тот с готовностью. Другой разговор был с четырьмя мужчинами, игравшими в карты в подвальном помещении. Это был длинный и весьма подробный разговор.

6. Столик зет

Без четверти час Бонд и Лейтер расплатились с таксистом и вошли в дверь, над которой фиолетово-зеленым неоном переливалась надпись: «Бониярд».

Раздвинулись тяжелые портьеры, их сразу оглушили звуки оркестра, в ноздри ударил кисло-сладкий запах. Девушки в гардеробе одарили их обещающим взглядом.

— У вас заказано, господа? — спросил старший официант.

— Нет, — ответил Лейтер. — Да неважно, сядем у стойки. Старший официант принялся рассматривать свои записи. Наконец он вроде бы решился и ткнул острием карандаша в самый низ карточки.

— Одна компания так и не появилась. Сколько же можно ждать? Прошу. — Он поднял карточку над головой и провел их через маленькую площадку перед оркестром. Потом отодвинул стул и снял табличку с надписью «Занято».

— Сэм, — окликнул он официанта, — обслужи джентльменов. — И удалился.

Они заказали шотландское виски с содовой и сандвичи. Бонд принюхался.

— Марихуана.

— Большинство настоящих алкашей курят травку, — пояснил Лейтер. — Это редко где разрешается.

Бонд огляделся. Музыка умолкла. Из дальнего утла появились четверо — кларнет, гитара-бас, электрогитара и барабан. С десяток пар все еще в танцевальном ритме возвращались к своим столикам. Розоватый свет, освещавший снизу зеркальную площадку, потух. Вместо него под самым потолком вспыхнули острые лучи, упершись в стеклянные шары величиной с футбольный мяч, расположенные через правильные интервалы вдоль стены. Они были разных оттенков — золотистые, голубые, зеленые, фиолетовые, розовые. Освещенные, они напоминали раскрашенные солнечные диски. Шары отражались в поверхности стен, покрытых черным лаком, и в цвета черного дерева лицах мужчин. Порой казалось, что у сидящего между двумя шарами разноцветные щеки — одна зеленая, а другая розовая. При таком освещении совершенно невозможно было разглядеть лица, разве что они были совсем рядом. У девушек помада приобретала черный оттенок, и в мерцающем свете одна половина лица багровела, а другая казалась принадлежащей утопленнице.

Все это выглядело жутковато, словно на полотне Эль Греко, написанном при лунном свете на кладбище с разрытыми могилами в горящем городе.

Зал невелик, примерно 60 квадратных футов. В нем было расставлено около 50 столиков, и посетители набились, как сельди в бочке. Было жарко, воздух стал плотным от дыма и запаха пота — резкого запаха двух сотен черных тел. Шум стоял страшный — какофония негритянских голосов, веселая болтовня людей, пришедших как следует поразвлечься — возгласы, переклички через весь зал, громкий хохот.

— Вот это да, смотри-ка, кто пришел!

— Где ты пропадала все это время, малышка?

— Истинная правда. Да это же Пинкус. Эй, Пинкус, здорово.

— Иди сюда.

— Ну-ка, ну-ка, да говорю же тебе (звук удара).

— А где Джи-Джи? Эй, Джи-Джи, покажи-ка, что у тебя там.

Время от времени на площадку выскакивали мужчина или девушка и принимались отплясывать соло. Их друзья ладонями отбивали ритм. Шум, крики, свист. Если плясала девица, кричали: «А ну-ка, давай голышом, задай жару! Давай, давай!», — и тогда появлялся ведущий и под громкий смех и крики присутствующих очищал площадку.

У Бонда на лбу выступили капли пота. Лейтер нагнулся к нему и, сложив руки трубой, проговорил: «Три выхода. Передний. Служебный — прямо за нами. И еще один — за оркестром». Бонд кивнул. Сейчас это для него не имело значения. Для Лейтера тут не было ничего нового, но для Бонда это была возможность прикоснуться к сырью, с которым работал Биг Мэн. Он словно разминал в руках глину. Шаг за шагом сегодняшний вечер облекал в плоть те досье, которые он изучал в Лондоне и Нью-Йорке. Даже если не удастся рассмотреть мистера Бига вблизи, все равно, думал Бонд, время даром не потрачено — ситуация ему почти ясна. Он сделал большой глоток виски. Раздался взрыв аплодисментов. Ведущий вышел на площадку. Это был высокий негр в безукоризненном фраке с красной гвоздикой. Посередине площадки он остановился, подняв руки. Свет падал только на него, остальная часть зала погрузилась во тьму.

Наступила тишина.

— Друзья, — провозгласил ведущий, обнажив ряд золотых и белоснежных зубов, — мы начинаем!

Он повернулся налево, прямо в сторону Бонда и Лейтера, и выбросил вперед правую руку. Загорелся еще один шар.

— Мистер Джанглз Джэпет со своим оркестром!

Снова аплодисменты, шум, свист.

Луч света выхватил четверку ухмыляющихся негров в пламенеюще красных рубахах и брюках колоколом. Перед каждым конусообразная подставка с мембраной из сыромятной кожи наверху. Барабаны были разного размера. Все четверо были жилистые, сухопарые. Один, тот, перед которым стоял турецкий барабан, привстал и, сомкнув над головой руки, помахал приятелям.

— Барабанщики-шаманы с Гаити, — прошептал Лейтер. Наступила тишина. Кончиками пальцев барабанщики начали отбивать медленную румбу.

— А теперь, друзья, — объявил ведущий, все еще глядя на музыкантов, Джи-Джи, — короткая пауза, — СУМАТРА!!!

Последние слова потонули в реве. Он хлопнул в ладоши. Зал превратился в ад кромешный, все бешено зааплодировали. Дверь позади оркестра распахнулась, и два негра-гиганта, на которых были только набедренные повязки, выбежали на площадку. На их сцепленных руках устроилась, держась за их шеи, миниатюрная девушка, полностью закутанная в накидку из страусовых перьев, на глазах — черная маска-домино.

Поставив ее на середину площадки, негры стали по обе стороны и согнулись в земном поклоне. Она шагнула вперед. Луч света сдвинулся, и негры незаметно растворились в темноте.

За ними последовал ведущий. Если не считать легкой барабанной дроби, в зале царила полная тишина.

Девушка протянула руки к шее, покрывало из черных перьев соскользнуло с ее груди и превратилось в огромный черный веер. Она медленно начала помахивать им, и в конце концов веер встал вертикально, напоминая павлиний хвост. На девушке ничего не было, кроме узкой черной набедренной повязки и двух блестящих звездочек на сосках и черного домино. Тело было плотное, с бронзоватым отливом, идеально сложенное. Оно было покрыто тонким слоем маслянистого крема и блестело в ярком свете.