Книга Благодетельница - Елена Модель

Всю ночь Марина прорыдала в объятиях Вартана. Он гладил ее по волосам и как-то отчужденно бормотал:

– Ничего, мышонок, ничего, все образумится.

– Ты что, сумасшедший? – яростно всхлипывала Марина. – Какой там образумится! Ты что, не понимаешь? Они же нас убьют! Хорошо еще, если перед смертью на куски не порежут.

– Ничего-ничего, – продолжал Вартан, все больше уходя в себя.

Наутро он отвез Марину в больницу, залечивать последствия избиения, и, сдав на руки врачу, ушел, пообещав вернуться к вечеру.

К вечеру он не появился. Не появился и на следующий день. А когда через неделю Марина вернулась домой, то не обнаружила в квартире ничего, кроме голых стен. Все, даже унитаз и раковину унес с собой хозяйственный армянин, исчезнув бесследно.

Марина просидела весь день на полу в пустой кухне. К вечеру она поднялась и пошла на улицу, без всякой цели и без единой мысли в окаменевшей голове. Улица, как всегда, оживленно гудела. Марина долго толкалась среди человеческих тел и навязчивых огней, брела по каким-то переулкам не разбирая пути. Пошел дождь, по-осеннему злой и холодный. Прохожие, прячась от непогоды под обширными зонтами, с удивлением поглядывали на промокшую насквозь женщину, бредущую по щиколотки в ледяной воде, на секунду обращали к ней недоуменные лица и неслись дальше в свою благополучную жизнь. Марина шла и шла, ничего не замечая. Она лишь помнила резкий свет фар, полыхнувший ей прямо в лицо, и визг тормозов унес ее в приятную пустоту. Правда, она успела подумать, что умирает, и отметить в угасающем сознании, что это хорошо.

Теперь, лежа на неудобной кровати с продавленными пружинами, Марина испытывала чувство разочарования. Она безучастно смотрела в потолок. Жить не хотелось. Мысли плавали в голове, пустые, как мыльные пузыри, и, не успев наполниться содержанием, лопались с легким, приятным звуком.

– Обход! – послышался протяжный крик из коридора.

Дверь открылась, и в палату ворвался юный доктор в сопровождении нянечки и медсестры. Доктор был Марине неприятен. Своей худобой и очками он напоминал Вартана, его резкие движения вызывали у нее головную боль и тошноту. Молодой человек подошел к первой койке в правом ряду.

– Ну, как дела, красавица? – воскликнул он и ободряюще встряхнул синюшную лапку бомжихи. Бомжиху нашли в сточной канаве, где она сладко грезила в алкогольной истоме и при этом чуть не захлебнулась в жидкой грязи. На ее лице не осталось ни малейших признаков, по которым ее можно было бы отнести к роду человеческому. Она явно не понимала ничего из того, что ей втолковывал врач. В конце обследования она молча приподнялась на локтях и, распустив лицо в идиотскую улыбку, стала мочиться под себя.

– Вот паразитка! – закричала нянечка.

– Что такое? – не сразу понял врач.

– Да все время ссыт под себя! – Нянька схватила бомжиху за загривок и, легко приподняв ее, хорошенько встряхнула, как кошка нерадивого котенка. – Выпишите вы ее, доктор, бога ради, замучила она здесь всех!

– Нельзя, Лидия Сергеевна, – покачал головой врач. – Куда ее сейчас на холод? Она же помрет.

– Да кому она такая нужна! – воскликнула в сердцах нянька и шмякнула тетку на кровать. Бомжиха весело подпрыгнула на пружинах и как зверек полезла под мокрое одеяло.

– Тьфу ты, пропасть! – всплеснула руками нянька и принялась менять испорченную постель.

– Та-ак, а здесь у нас кто? – Врач заглянул в заботливо подставленную медсестрой историю болезни. – Усатова, очень хорошо. – Он весело потер руки, как будто собирался выпить и закусить.

Марина посмотрела на него с нескрываемой ненавистью. «Чего он так радуется?» – подумала она и закрыла глаза.

– В рубашке, просто в рубашке родилась! – услышала она ликующий шепот врача. – Надо же, смерть рядом прошла и не задела, только погладила.

Доктор цепко держался за Маринино запястье, и она чувствовала, как под его пальцами оживает пульс.

– Ну-с, как дела? – поинтересовался он.

– Спасибо, лучше, – ответила Марина, с трудом сдерживая раздражение.

– Вы, голубушка, через недельку домой пойдете, – объявил доктор и, оттянув Маринино веко, посветил ей в глаз фонариком.

В Марине вскипало бешенство. Необъяснимо, но почему-то за все свои неприятности она сейчас ненавидела этого юного, но уверенного в себе врача.

– А почему вы, такой молодой человек, разговариваете, как будто образование еще до революции получали? – наконец не выдержала она.

– Что вы имеете в виду? – опешил врач.

– А вот это – ну-с, голубушка, – к чему все это? Нельзя ли попроще?

– Я, право, не знаю…

– Ну вот, видите, опять – право… – Марина выговорила это слово, ехидно скривив лицо. – Чушь какая-то. – Она повернулась к врачу спиной и натянула на голову одеяло.

– Нахалка, нахалка! – послышался возмущенный шепот медсестры. – Лечишь их, лечишь, и вот тебе благодарность.

– Ничего, Лидия Сергеевна, – успокаивал медсестру врач, сам чуть не плача, – ничего, у нее же сотрясение мозга, такое может быть, агрессия и прочее.

«Да не от мозга у меня агрессия, – подумала Марина. – Почему нет диагноза – сотрясение души? Вернее было бы».

– Устала я, – пробормотала она и, закутавшись поплотнее в одеяло, уснула.

Марина проспала неделю, просыпаясь только по нужде. Иногда в ее сознание проникал заботливый шепот врача: «Ну как, спит? Вот и молодец. Пусть спит, не трогайте ее, это хорошо». Марине снилось, как огромный дракон, зажав в лапе букет из роз, хлещет ими по лицу маленького беззащитного Вартана. Вартан плачет и протягивает к ней руки. Марина изо всех сил бежит к нему на помощь, но расстояние между ними не уменьшается, а увеличивается. Потом вдруг Вартан тащит на окровавленной голове унитаз, перевернув его кверху дном, как шляпу. Потом холодная река, и Марина плывет в ней, неудобно загребая одной рукой, а другой держит над головой зонтик.

А потом сон кончился, и Марина проснулась. Она открыла глаза и, ощутив необыкновенную легкость в голове, села. В палате было темно.

– Ночь… – прошептала Марина и посмотрела в сторону окна.

Голое, лишенное занавесок стекло отсвечивало кобальтом. Марина встала и, подойдя к окну, села на подоконник. Батарея шпарила, как сумасшедшая. Марина вытянула ноги, чтобы не обжечься, и стала смотреть на небо. Звезд не было видно, их забивал свет фонарей, и тем ярче на гладком, черном пространстве сияла зеленоватая луна. Там, за окном, была вселенская тишина, непостижимая бесконечность. Марине было хорошо, она чувствовала себя сопричастной этой тишине, а здесь соседи по палате нарушали покой мироздания храпом и нездоровой возней.

Глаза уже привыкли к темноте. Марина окинула взглядом палату, и ей захотелось вырваться отсюда на воздух, прямо сейчас, ночью, в тапочках и халате, вырваться на свободу из своей проклятой жизни и бежать по новому снегу, оставляя на нем горячие следы.