Книга Белые ночи - Федор Достоевский

Однако, как радость и счастие делают человекапрекрасным! как кипит сердце любовью! Кажется, хочешь излить все свое сердце вдругое сердце, хочешь, чтоб все было весело, все смеялось. И как заразительнаэта радость! Вчера в ее словах было столько неги, столько доброты ко мне всердце... Как она ухаживала за мной, как ласкалась во мне, как ободряла инежила мое сердце! О, сколько кокетства от счастия! А я... Я принимал все зачистую монету; я думал, что она...

Но, боже мой, как же мог я это думать? как жемог я быть так слеп, когда уже все взято другим, все не мое; когда, наконец,даже эта самая нежность ее, ее забота, ее любовь... да, любовь ко мне, — былане что иное, как радость о скором свидании с другим, желание навязать и мнесвое счастие?.. Когда он не пришел, когда мы прождали напрасно, она женахмурилась, она же заробела и струсила. Все движения ее, все слова ее ужестали не так легки, игривы и веселы. И, странное дело, — она удвоила ко мнесвое внимание, как будто инстинктивно желая на меня излить то, чего сама желаласебе, за что сама боялась; если б оно не сбылось. Моя Настенька так оробела,так перепугалась, что, кажется, поняла, наконец, что я люблю ее, и сжалиласьнад моей бедной любовью. Так, когда мы несчастны, мы сильнее чувствуемнесчастие других; чувство не разбивается, а сосредоточивается...

Я пришел к ней с полным сердцем и едвадождался свидания. Я не предчувствовал того, что буду теперь ощущать, непредчувствовал, что все это не так кончится. Она сияла радостью, она ожидалаответа. Ответ был он сам. Он должен был прийти, прибежать на ее зов. Она пришлараньше меня целым часом. Сначала она всему хохотала, всякому слову моемусмеялась. Я начал было говорить и умолк.

— Знаете ли, отчего я так рада? — сказала она,— так рада на вас смотреть? так люблю вас сегодня?

— Ну? — спросил я, и сердце мое задрожало.

— Я оттого люблю вас, что вы не влюбились вменя. Ведь вот иной, на вашем месте, стал бы беспокоить, приставать, разохалсябы, разболелся, а вы такой милый!

Тут она так сжала мою руку, что я чуть незакричал. Она засмеялась.

— Боже! какой вы друг! — начала она черезминуту очень серьезно. — Да вас бог мне послал! Ну, что бы со мной было, если бвас со мной теперь не было? Какой вы бескорыстный! Как хорошо вы меня любите!Когда я выйду замуж, мы будем очень дружны, больше чем как братья. Я буду васлюбить почти так, как его...

Мне стало как-то ужасно грустно в этомгновение; однако ж что-то похожее на смех зашевелилось в душе моей.

— Вы в припадке, — сказал я, — вы трусите; выдумаете, что он не придет.

— Бог с вами! — отвечала она, — если б я быламеньше счастлива, я бы, кажется, заплакала от вашего неверия, от ваших упреков.Впрочем, вы меня навели на мысль и задали мне долгую думу; но я подумаю после,а теперь признаюсь вам, что правду вы говорите. Да! я как-то сама не своя; якак-то вся в ожидании и чувствую все как-то слишком легко. Да полноте, оставимпро чувства!..

В это время послышались шаги, и в темнотепоказался прохожий, который шел к нам навстречу. Мы оба задрожали; она чуть невскрикнула. Я опустил ее руку и сделал жест, как будто хотел отойти. Но мыобманулись: это был не он.

— Чего вы боитесь? Зачем вы бросили мою руку?— сказала она, подавая мне ее опять. — Ну, что же? мы встретим его вместе. Яхочу, чтоб он видел, как мы любим друг друга.

— Как мы любим друг друга! — закричал я.

"О Настенька, Настенька! — подумал я, —как этим словом ты много сказала! От этакой любви, Настенька, в иной часхолодеет на сердце и становится тяжело на душе. Твоя рука холодная, моя горячаякак огонь. Какая слепая ты, Настенька!.. О! как несносен счастливый человек виную минуту! Но я не мог на тебя рассердиться!..""

Наконец сердце мое переполнилось.

— Послушайте, Настенька! — закричал я, —знаете ли, что со мной было весь день?

— Ну что, что такое? рассказывайте скорее! Чтож вы до сих пор все молчали!

— Во-первых, Настенька, когда я исполнил всеваши комиссии, отдал письмо, был у ваших добрых людей, потом... потом я пришелдомой и лег спать.

— Только-то? — перебила она засмеявшись.

— Да, почти только-то, — отвечал я скрепясердце, потому что в глазах моих уже накипали глупые слезы. — Я проснулся зачас до нашего свидания, но как будто и не спал. Не знаю, что было со мною. Яшел, чтоб вам это все рассказать, как будто время для меня остановилось, какбудто одно ощущение, одно чувство должно было остаться с этого времени во мненавечно, как будто одна минута должна была продолжаться целую вечность и словновся жизнь остановилась для меня... Когда я проснулся, мне казалось, чтокакой-то музыкальный мотив, давно знакомый, где-то прежде слышанный, забытый исладостный, теперь вспоминался мне. Мне казалось, что он всю жизнь просился издуши моей, и только теперь...

— Ах, боже мой, боже мой! — перебилаНастенька, — как же это все так? Я не понимаю ни слова.

— Ах, Настенька! мне хотелось как-нибудьпередать вам это странное впечатление... — начал я жалобным голосом, в которомскрывалась еще надежда, хотя весьма отдаленная.

— Полноте, перестаньте, полноте! — заговорилаона, и в один миг она догадалась, плутовка!

Вдруг она сделалась как-то необыкновенноговорлива, весела, шаловлива. Она взяла меня под руку, смеялась, хотела, чтоб ия тоже смеялся, и каждое смущенное слово мое отзывалось в ней таким звонким,таким долгим смехом... Я начинал сердиться, она вдруг пустилась кокетничать.

— Послушайте, — начала она, — а ведь мненемножко досадно, что вы не влюбились в меня. Разберите-ка после этогочеловека! Но все-таки, господин непреклонный, вы не можете не похвалить меня зато, что я такая простая. Я вам все говорю, все говорю, какая бы глупость нипромелькнула у меня в голове.

— Слушайте! Это одиннадцать часов, кажется? —сказал я, когда мерный звук колокола загудел с отдаленной городской башни. Онавдруг остановилась, перестала смеяться и начала считать.

— Да, одиннадцать, — сказала она наконецробким, нерешительным голосом.

Я тотчас же раскаялся, что напугал ее,заставил считать часы, и проклял себя за припадок злости. Мне стало за неегрустно, и я не знал, как искупить свое прегрешение. Я начал ее утешать,выискивать причины его отсутствия, подводить разные доводы, доказательства.Никого нельзя было легче обмануть, как ее в эту минуту, да и всякий в этуминуту как-то радостно выслушивает хоть какое бы то ни было утешение и рад-рад,коли есть хоть тень оправдания.