Книга Психотерапия и экзистенциализм. Избранные работы по логотерапии - Виктор Эмиль Франкл

как результат или следствие цепи различных причин. С другой стороны, рассматривая бытие как акт самосозидания, мы опираемся на положение, что человек не просто «есть», но и всегда решает, каким он будет в следующий момент. Он постоянно и неотступно формует и выковывает свой характер. Таким образом, у каждого есть шанс измениться в любой момент. Существует свобода меняться, и никому не должно быть отказано в праве ею воспользоваться. Мы никогда не сможем предсказать будущее человека – для этого понадобилось бы статистическое исследование с обширной выборкой. Сама индивидуальность по своей сути непредсказуема. Любые прогнозы будут основываться на биологических, психологических или социологических влияниях. Однако среди особенностей человеческого бытия одна из главных – способность выйти за пределы этих условий, как бы подняться над ними. В этом смысле человек в конечном счете трансцендирует себя самого. Человек преодолевает себя в той мере, в какой перестраивает собственный характер.

Приведу в пример случай доктора J. Не было в моей жизни другого такого человека, которого можно было бы назвать как «сам сатана». В те времена, когда я его знал, он слыл «массовым убийцей Штайнхофа», по названию крупной психиатрической больницы в Вене. Когда нацисты развернули программу «эвтаназии», он сосредоточил всю власть в своих руках и фанатично выполнял порученное ему задание, чтобы ни один психически больной не избежал газовой камеры. Парадокс, но те немногие пациенты, которым все-таки удалось спастись, были евреями. Так получилось, что доктор J. не знал об одной небольшой палате в еврейском доме престарелых. Хотя гестапо, надзиравшее за этим учреждением, строго запрещало принимать пациентов с психическими расстройствами, я все же тайком ввозил пациентов и прятал их там, ставя фальшивые диагнозы. Я хитрил с симптоматикой, чтобы она указывала на афазию[103], а не шизофрению. Кроме того, больные получали запрещенную шоковую терапию метразолом[104]. Вот так эти пациенты-евреи оказались вне опасности, хотя даже родственники нацистских партийных функционеров были убиты «из милосердия». Когда я вернулся в Вену – избежав газовой камеры в Освенциме, – то поинтересовался судьбой доктора J. «Русские заключили его в одиночную камеру Штайнхофа, – рассказали мне. – Однако на следующий день нашли дверь открытой, а доктор J. исчез, и больше его никто не видел». Позже я слышал, что подельники помогли ему переправиться в Южную Америку. Совсем недавно ко мне на консультацию пришел бывший высокопоставленный австрийский дипломат, который много лет провел по ту сторону железного занавеса сначала в Сибири, а затем в Москве, в печально знаменитой Лубянской тюрьме. Когда я проводил неврологическое обследование, пациент вдруг спросил, знаю ли я доктора J. Я ответил утвердительно, и тот продолжил: «Я познакомился с ним на Лубянке. Там он умер от рака мочевого пузыря, ему было лет сорок. Однако перед смертью он проявил себя товарищем, лучше которого не найдешь! Он утешал остальных заключенных. Доктор J. жил по высочайшим нравственным стандартам, какие только можно себе представить. За все годы заключения у меня не было друга лучше него!»

И это описание доктора J. – «массового убийцы из Штайнхофа». И разве после этого можно утверждать, что мы способны предугадать поведение человека! Что мы в состоянии предсказать – так это работу машины, аппарата, автомата. Порой можно даже спрогнозировать механизмы или «динамизмы» человеческой психики. Однако человек – нечто большее, чем просто психика: человек есть дух. Совершая акт самотрансценденции, он покидает пределы сугубо биопсихологического и входит в сферу специфически человеческую – в ноологическое измерение. Наше бытие, по своей сути, ноэтично. Человеческое бытие – это не одна из многих других вещей: вещи в мире обусловливают друг друга, а человек определяет свое существование сам. В реальности он наделен свободой и ответственностью, которые составляют его духовность и не должны быть затуманены тем, что называется овеществлением или обезличиванием человека.

В процессе овеществления, или обезличивания, субъект становится объектом. Когда к личности относятся просто как к психическому механизму, управляемому причинно-следственными связями, она теряет присущее ей свойство субъекта, который способен самоопределяться (по утверждению Фомы Аквинского, личность закаляется поступками). Таким образом, любая строго психодинамическая интерпретация теряет из виду значимую характеристику человеческого существования – свободу воли. Субъект, который «желает», преобразуется в объект, который «обязан»!

Однако в позднейшем аналитическом подходе (то есть феноменологическом) свобода как таковая понимается как субъективная сторона целостного явления, и к ней необходимо добавить объективный аспект – ответственность. Свобода выбора, как я подчеркивал, никогда не будет полной, если не преобразовать, не переплавить ее в свободу брать на себя ответственность. Человеческая способность просто «желать» пуста, пока не будет дополнена объективным аналогом желать то, что «должен». А что «я должен» – так это актуализировать собственные ценности и осуществить конкретный смысл моего существования. Мир смыслов и ценностей можно по праву назвать логосом. Тогда логос есть объективный коррелят субъективного феномена, называемого человеческим существованием. Человек волен нести ответственность, и он отвечает за реализацию смысла своей жизни, логоса своего бытия.

Но возникает еще один вопрос: в каком отношении и в какой мере «объективны» актуализируемые ценности или реализуемые смыслы? Под «объективным» мы подразумеваем, что ценности обязательно представляют собой нечто большее, чем простое самовыражение субъекта. Они шире, чем проекция внутренней жизни человека, будь то сублимация или вторичная рационализация инстинктивных влечений во фрейдистском психоанализе или врожденные архетипы коллективного бессознательного в учении Юнга (архетипы тоже просто интерпретации, только человечества в целом). Если бы смыслы и ценности исходили лишь от субъекта, а не из внечеловеческой и надчеловеческой сферы, то они мгновенно потеряли бы свое качество требовательности. Они уже не могли бы представлять настоящий вызов человеку, не могли бы мобилизовать его, звать вперед. Если то, за реализацию чего мы несем ответственность, должно сохранять свое обязательное качество, тогда его надо рассматривать как объективное[105].

Это объективное качество значений и ценностей, объясняющее их обязательность, теряется, если мы не видим в них «ничего кроме» субъективного замысла или проекцию инстинктов или архетипов. Мы должны понять, что наряду с овеществлением и обезличиванием человеческой личности (то есть объективизацией бытия) происходит еще и субъективизация логоса (то есть субъективизация смысла и ценностей).

Этот двойственный процесс порожден психоанализом: исключительно психодинамическая интерпретация личности приводит к объективизации того, что по своей природе субъективно, а исключительно психогенетическая интерпретация смыслов и ценностей – к субъективизации того, что по сути объективно.

Я полагаю, что среди важнейших заслуг и достижений онтоанализа[106] – возможность исправить первое из упущений психоанализа, о котором шла речь выше. Новая школа мышления помогает восстановить отношение к личности как к феномену, который ускользает от любой попытки трактовать его как всецело обусловленный и предсказуемый, как другие вещи. Таким образом, онтоанализ отвоевал у психоанализа то, что является полностью субъективным.

Второй аспект – обесценивание объективного качества смысла и ценностей, субъективизация объективного – пока не исправлен. В онтоанализе субъективное, то есть существование, ресубъективировано. И целью логотерапии[107] становится реобъективизация объективного, то есть логоса! Только так будет восстановлен целостный феномен человека в его двойственном проявлении: бытия в его субъективности и логоса в его объективности. Можно представить это в виде схемы:

Для логотерапии смысл – это не только «должен», но и «хочу». Логотерапевты говорят о «воле к смыслу» человека. Не стоит считать, что здесь мы имеет дело с идеалистической гипотезой. Вспомним результаты экспериментов Дэвиса, Маккорта и Соломона. Они выясняли, как визуальное стимулирование влияет на галлюцинации во время сенсорной депривации, и пришли к такому выводу: «Наши результаты согласуются с гипотезой о важности смыслового параметра. Галлюцинации возникают вследствие изоляции, когда отсутствует смыслонаполненный контакт с внешним миром. Для нормального функционирования мозга этот контакт, непрерывный и осмысленный, необходим»[108].

Задолго до процитированного исследования логотерапевты заметили этот эффект. Нам известно пагубное воздействие того, что мы называем «экзистенциальным вакуумом», – он возникает при фрустрации воли к смыслу, упомянутой выше. Ощущение полной и окончательной бессмысленности жизни часто приводит к определенному типу невроза, известного в логотерапии как ноогенный. В его основе – духовная проблема, моральный конфликт или экзистенциальный вакуум. Но другие виды неврозов также вторгаются в этот вакуум! Никакая психотерапия не может быть завершена, никакой невроз любого вида не может быть полностью и окончательно преодолен, если эту внутреннюю пустоту, в которой процветают невротические симптомы, не заполнить дополнительно логотерапией, применяемой как неосознанно, так и запланированно.

Я не хочу, чтобы вы решили, будто экзистенциальный вакуум представляет собой