Книга Неземля - Мария Семеновна Галина

ослаб...

— Даже слушать противно, — воскликнул Муса, —

Тьфу на ваших распущенных баб!

Это ж надо, таращиться людям в глаза,

Завернулась хотя бы в изар!

— Ша! — говорит рабби Зеев. — Я все же сказать хотел;

В сердце вселенной пылает огонь светил,

И чтоб человек в это сердце проникнуть смог,

Пламень его пригасил милосердно Б-г,

В дольних мирах отраженным огнем горит,

Ибо любовь не губит, а животворит...

— Да, — согласился ибн-Батта, — слепящий свет

Любящий прозревает на склоне лет,

Он недоступен словам хвалы и хулы,

Взор его проникает во все углы,

Нет для него расстояний и нет времен,

Избранный он из всех и достойный он,

Точно соль в морях, в Господе растворен...

Что в небеса глядеть? — не зря ведь Руми изрек,

Неразличим, неразлучен с тобою Бог —

Меж предсердьем и сердцем струится он,

Льется слезой из-под опущенных век,

Если ж твои ресницы смежает сон,

Между глазом и веком скрывается он...

— И все ж, — сказал рабби Бер, — Б-жий мир есть полный сосуд,

А сосуд разбивается, если его трясут,

И тогда разливается свет по всем мирам,

По всем углам...

В сопредельный сосуд проливается беглый свет,

А от излишнего света бывает вред...

И сказал рабби Нахман из Прушкова, —

Я вижу врата огня,

От которых, Б-г, и Ты не спасешь меня,

Не покров покровов — раскаленную вижу печь,

Чье нутро багрово — не иначе, сосуд дал течь,

Оплывает плоть,

Лед трескается на реке,

Там бредет по дну моя Ривка в одном чулке,

Так глаза слезятся, что я уже не пойму —

Отзовись! Ты ли это стоишь в дыму?

Хорошо посидели, практически до утра...

Господа, извиняюсь, но мне пора...

"Вплавлен жавронок в высь..."  

Вплавлен жавронок в высь, точно моль в ископаемый мед,

засыхает июнь, точно сено на вилах у лета,

и когда за Вапнярку голодное солнце падет

в полосатые степи, то больше не будет рассвета.

Зреют вишни в посадах, по вечеру гонят коров,

и волхвы, все никак не найдя адресата даров,

горизонтом бредут, коробами их скрючены спины,

и когда соберутся косцы посидеть вечерком,

пахнет больше полынью, а то и ночным молоком,

и от дальнего дома

колыбелька плывет, предвечерним потоком влекома.

Погляди, кто в багряном бредет полусне, с узелком на спине,

в пентаграмме, что ласточка режет из жести заката

в кучерявых небесных заплатах.

До Одессы в морях, до Сычавки в прогретой степи

прячут лица цикады и звезды ныряют в криницы.

Коростель пробегает с заведомым криком «не спи»,

ибо редкая птица идущего не убоится.

Мы и сами бесследно пройдем тот мосток над рекой,

потерявшись в закате, войдем в тот вечерний покой,

где уже ничего не случится.

Розовеет над хатою облачко дыма,

журавель у криницы не так-то кричит и скрипит,

спит дитя в колыбели, за деревом облако спит,

и корова в хлеву предчувствием страшным томима.

И в кринице вода уловила шальную звезду,

и мгновение это у вечности на поводу

будет длиться и длится,

и все-таки не повторится.

Из У.Блейка 

кто может спать когда

рожденные в глухие

борзые поезда

несутся выгнув выи

на черный переезд

слетаясь отовсюду

о Роза вот те крест

тебя я не забуду

недаром ничего

на сквозняке вселенной

пылает торжество

красы твоей растленной

какой маньяк ласкал

и плакал исступленно

твой пурпурный оскал

сияющего лона

улыбчивый урод

любитель долгих гласных

он пролагает ход

во тьме червеобразной

а вдаль летит фонарь

уже задетый мраком

и черный календарь

цветет багровым маком

навылет через брест

простреливая спину

о Роза вот те крест

тебя я не покину

о том что поутру

не ляжет на бумагу

ни савлу ни петру

ни греку, ни варягу

о Роза ты жива

клянуся бывшей честью

пока трава слова

дымятся в перекрестье

пока грозит закат

над угольною пылью

никто не виноват

как сказка стала былью

СТАНСЫ

1

Он позабыл семью и школу,

забыл о славе и мундире,

когда, потупив очи долу,

она бесчинствует в надире.

Когда бы сжалилась кретинка,

когда б она не устояла,

какая б дивная тропинка

меж сфер небесных просияла! 

2

Покуда куролесит пекарь,

покуда стрелочник гуляет,

в пузатой баночке аптекарь

навеску соли растворяет.

Какие грустные науки

написаны о человеке,

и ясень за окном аптеки

стоит, протягивая руки. 

3

Поэзия всегда убога —

лежит себе, изнемогает...

И даже не выходит боком

тому, кто ей пренебрегает...

Но нет! Она парит в просторе,

равно своим дыханьем грея

тех, кто поет в церковном хоре,

и кто болтается на рее. 

4

И стая ангелов печальных

летит сквозь понт континентальный,

предпочитая горним сводам

пространство, пахнущее йодом.

Один барак, один забег,

на всех