Книга Дневник (1918-1919) - Евгений Харлампиевич Чикаленко

содействия уже не имело чем покрывать ее дефициты.

Степенная, умеренная часть общества недовольна была социалистической прессой, которая расплодилась на государственные средства, особенно эсеровской, в которой принимал деятельное участие М.Грушевский, и требовала солидной газеты демократически-радикального направления, но не могла согласиться с направлением «Новой Рады». Издательство «Час» во главе которого стояли В.Королив и М.Синицкий, тесно сотрудничавшие с дореволюционной «Радой», изъявило желание взять на себя издательство «Новой Рады», но потребовало права влиять на направление газеты, а Никовский на это не согласился и решил перебиваться сам, будучи уверенным, что Об-во содействия в обновленном составе будет печатать его газету бесплатно в своей типографии.

С.Ефремов, всегда далекий от желания власти, отказался от секретарского портфеля, который ему предложила Центральная Рада, а работал в газете «Новая Рада» и занялся разбором архива киевской охранки. Он рассказал мне, а потом и дал прочитать целое «Дѣло» обо мне, в котором были собраны «негласные» сведения о том, что якобы я ездил вместе с покойным Евгением Олесницким{78} к австрийскому эрцгерцогу Фердинанду{79} для обсуждения вопроса отделения Украины от России и присоединения ее к Австрии. В результате этого «негласного» следствия охранка постановила меня арестовать, но не могла меня найти, потому что я, узнав, что обо мне расспрашивают, в течение трех лет войны проживал в Финляндии, Петербурге, Москве, а в Киеве бывал только ненадолго и не прописываясь. Теперь мне стали ясны причины обысков у меня в Киеве, Перешорах и Кононовке. Кроме того, Ефремов рассказал мне, что и правительство Керенского подозревает меня в том же, потому что секретарь почт и телеграфа русский эсер Зарубин{80} говорил ему, что есть распоряжение перлюстрировать мою корреспонденцию, а какой-то господин из контрразведки, которая при новом правительстве выполняет функции охранки, говорил моему сыну, что если бы удалась авантюра Корнилова{81}, то меня, М.Грушевского и давно умершего В.Антоновича{82} должны были повесить за измену государству. Удивлялись мы с Ефремовым такому обвинению, потому что ни я и никто, кажется, из украинцев, не желал присоединения Украины к Австрии; правда, во время войны, когда русские взяли Львов и присоединили Галицию к России{83}, я высказывался, что лучше было бы Украину присоединить к Австрии, хотя бы по Днепр, чтобы усилить украинский элемент в Австрии.

В тот же день вечером зашел ко мне Грушевский с визитом. Он был в очень бодром настроении и держался самоуверенно. Еще летом он писал мне в Перешоры, что лично очень ощущал мое отсутствие в Киеве, теперь же он не нуждался ни в ком, потому что пользовался большой популярностью среди большинства членов Центральной Рады, которая почти вся состояла из действительных и фальсифицированных эсеров. Я пробовал предостеречь Грушевского от эсеровского решения аграрного вопроса на Украине, потому что оно сделает врагами украинской державы всех, кто имеет земли больше трудовой нормы, и что нельзя строить государство на одном пролетарском классе. На это он ответил, что придерживается мнения большинства: как оно решит, так и будет. Я высказал опасения, как бы анархия, которая установилась везде, не привела бы снова к монархии, при которой, дай Бог, чтобы нам осталась хоть школа украинская. Он весело рассмеялся, как смеется старый, опытный человек над наивным мальчишкой.

На том наше свидание закончилось, и я уже не виделся с ним вплоть до Нового года, потому что мне не хотелось отнимать у него время, тем более, что я признавал и теперь признаю политику Центральной Рады в тот период абсолютно правильной, поскольку против московского большевистского нашествия тогда еще не было лекарств.

Через несколько дней после моего приезда в Киев, когда в Петрограде 25-го октября ст. ст. произошел переворот, и большевики захватили власть, то в Киеве началась открытая борьба за власть между правительством Керенского с одной стороны и Центральной Радой и большевиками с другой{84}. Центральная Рада совершенно справедливо решила, не выступая против большевиков, захватить всю власть на Украине в свои руки, потому что если бы она выступила против большевиков, в защиту правительства Керенского, как советовала «Новая Рада», то от нее отшатнулись бы народные массы, и она должна была бы уступить власть местным большевикам еще в октябре 17-го года и не сделала бы того, что она сделала полезного для украинского дела в течение трех месяцев, то есть до нашествия московских большевиков в январе 18-го года{85}. А если бы над большевиками верх взяла власть Керенского, то она так же, как и власть Ленина{86}, прислала бы войска завоевывать Украину, потому что никакое московское правительство не потерпит Украину как независимую единицу.

Когда Центральная Рада вместе с большевиками взяла верх в Киеве над правительством Керенского, арестовав ненавистного всем украинского губернского комиссара, русского меньшевика Кириенко{87} и других, тогда началась у нее борьба за власть с местными большевиками. «Совет рабочих и солдатских депутатов», в руках которого с первых дней революции находился царский дворец{88}, пытался всю власть захватить в свои руки; во главе киевских большевиков стоял один из братьев Пятаковых{89}, человек, говорят, талантливый и горячо преданный большевизму. Украинская контрразведка постоянно доносила Секретариату, что большевики намерены арестовать Секретариат и Центральную Раду, и требовала разрешения арестовать Пятакова и других большевистских лидеров, но Винниченко на это не соглашался, говоря:

— Я хочу, чтобы большевики начали войну первыми; я уверен, что если бы большевики пошли войной на Центральную Раду, то в нашей армии поднялся бы такой общий энтузиазм, что она разгромила бы местных и московских большевиков, и Украина навсегда избавилась бы московской опасности.

Я рассказал Винниченко со слов Н.Василенко{90}, товарища министра просвещения в правительстве Керенского, что Керенский точно так же хотел выступления большевиков в уверенности, что он их разгромит. Я предостерег Винниченко и предсказал ему судьбу Керенского, ибо слышал от своего земляка Гордея Лямки, шофера в киевском броневом дивизионе, что вся наша армия обольшевичена и враждебно относится к «буржуазной» Центральной Раде. Причины заключаются в том, что большевистское правительство, захватив власть, немедленно издало приказ, чтобы общины забрали помещичьи земли в свои руки, а Центральная Рада только обещала выработать закон, на основе которого земля должна была перейти в крестьянские руки. Безземельное и малоземельное крестьянство поняло это как желание Центральной Рады оттянуть передачу земли в его руки, и все надежды и симпатии перенесло на большевиков, совсем игнорируя Центральную Раду. По селам