Книга Дневник (1918-1919) - Евгений Харлампиевич Чикаленко

мое счастье, в Киев ехала жена начальника станции, так что меня с ней впустила в себя кондукторская бригада, и я как-то доехал до Киева, хотя вместо обычных 12 часов поезд шел 30. О сне в дороге, или хотя бы покое, и думать было нечего, потому что на каждой узловой станции кондукторы едва отбивали солдат от своего отдела, которые штурмовали его с руганью и дракой. Кондукторы всю дорогу проклинали «свободу», при которой им нет житья, и кричали, что такому народу нужны плети и цепи, потому что он свободу понимает как право всех ругать, бить и грабить, и показывали, что они наделали в вагонах. Там не было ни одного стекла, все медные части были выкручены; в клозете забрали все трубы, краны, как говорили кондукторы, на аппараты для «самогона», так как теперь по селам везде гонят водку не только из зерна, но и из сахара, который воруют, когда грабят сахарные заводы. В Киев я приехал измотанный, измученный бессонной ночью, совсем больной.

II

Большевистский переворот в Петрограде и его последствия в Киеве. — Война с большевиками и настроения украинской армии. — Провозглашение независимости Украины и восстание местных большевиков. — Бомбардировки Киева и «исход» Центральной Рады в Житомир. — Роковые ошибки Центральной Рады по возвращении с немецкой силой в Киев, приведшие к гибели Украинского Государства.

В Киеве я застал свою семью в бодром настроении. Старший сын был членом Центральной Рады от социал-демократической партии и гласным (депутатом) городской думы; средний{63} недавно вернулся из плена, где учительствовал в лагерях пленных{64}, организованных «Союзом освобождения Украины»{65}, теперь был секретарем Председателя Секретариата В.Винниченко{66}.

От них я узнал все, что происходит в Центральной Раде и Секретариате{67}, чего не мог узнать из газет, сидя в селе. Со своей стороны я рассказывал о том, что делается в деревне, всем правят крестьянские комитеты{68}, которые сформировались теперь почти полностью из фронтовиков-дезертиров, то есть из самого мусора, который, когда жизнь забурлила, всплыл наверх. По рассказам сыновей, в Кононовке, на Полтавщине, происходило почти то же самое, а когда на востоке крестьяне толпой убили обольшевиченного конезаводчика Петра Малинку, который в царские времена был полицейским агентом, то теперь вроде как лучше стало.

Отдохнув немного, пошел к М.Грушевскому, а не застав его, поехал к Винниченко. Он в подробностях рассказал мне о теперь уже известных всем переговорах и разногласиях с правительством Керенского по автономии Украины и жаловался на Грушевского, что тот кокетничает с эсерами{69}, постоянно шепчется с ними, а эсеры демагогическими способами привлекают к себе крестьян, а потому и имеют за собой большинство в Центральной Раде, но власть в свои руки не берут, а только мешают эсдекам в работе над организацией своей державы, наведении в ней порядка и т.д.

Действительно, большинство в Центральной Раде была эсеровским, потому что в сию, чисто московскую, партию, которой нигде на свете кроме Московии нет, записывались все, кто не имел четкого мировоззрения, а Секретариат, то есть исполнительная власть, состоял почти исключительно из эсдеков. Эсеры не хотели забирать власть, потому что партия их состояла из одних крестьян и мальчишек-интеллигентов. Правда, в их партии были и такие седовласые люди, как Н. Беляшевский{70}, Н.Левитский (артельный){71}, но государственным опытом они мало чем отличались от таких мальчишек, как Н.Шраг{72}, Севрюк{73}, Н.Ковалевский{74}, Христюк{75} и другие, а потому они, на все лады трубя о социализации, боялись браться за ее воплощение в жизнь. Крестьяне только называли себя эсерами, а в действительности они были против социализации. Один из них, Дан. Коваленко, садовник моего сына, очень порядочный и интеллигентный крестьянин, объяснил мне это, говоря:

— Все крестьяне понимают социализацию как отнятие бесплатно земли у помещиков и уверены, что если поделят ее, то уже никто от них ее не отнимет и первый же парламент закрепит ее за ними, может, и за небольшую выплату.

Таким образом, в эсеровской фракции Центральной Рады не было даже одинакового понимания социализации.

В социал-демократической тоже не было единства — там шла скрытая борьба за влияние между В.Винниченко и Н.Поршем{76}, начавшаяся еще с 1905 года. Винниченко не мог терпеть Порша и громко называл его провокатором, но никто ему не верил, хотя и не возражали, потому что Винниченко все считали человеком страстным, горячим, невоздержанным, а Порша все считали разумным, осторожным человеком, хотя и неразборчивым в средствах. Теперь, чтобы избежать раскола эсдековских сил, они вроде бы помирились — Порш отказался от суда чести, на который должен был вызвать Винниченко, а Винниченко перестал обвинять его в провокаторстве, но это примирение было только для вида и не уменьшало внутренней вражды, потому что она лежала глубже — в борьбе за булаву, за первенство.

От Винниченко пошел я в редакцию «Новой Рады» и, после сердечных приветствий с Ефремовым и Никовским, выразил им свое несогласие с направлением, которое взяла «Нова Рада». Перед организацией Секретариата она высказывалась против взятия Центральной Радой всей власти на Украине, потому что считала это преждевременным; потом взяла под свою защиту командующего округом Оберучева{77}, который решительно боролся с организацией украинской армии и которого ненавидело все украинское общество, считая его своим злейшим врагом. «Новая Рада» совершенно безосновательно и без всякой необходимости резко критиковала политику Центральной Рады, тогда как, по моему мнению, та тогда не могла проводить другую политику, и ругать ее было не за что. Центральная Рада справедливо добивалась автономного правления на Украине.

На это Ефремов и Никовский возражали, что Центральная Рада не в силах обустроить жизнь, привести все в порядок, а потому лучше было бы ей и не браться, и не добиваться власти.

На это я рассказал, что на Херсонщине, которую правительство Керенского не включило в автономную украинскую страну, еще хуже беспорядок, потому что в такое бурное время никто не может сразу навести порядок. Каждый из нас остался при своем мнении, но с тех пор у нас появилась холодность в отношениях, особенно с Никовским, потому что я предсказывал, что он своей политикой растеряет и тех подписчиков, которых с весны получила «Новая Рада». И действительно, вскоре Никовский, который был независимым руководителем «Новой Рады», должен был искать нового издателя, потому что Об-во