Книга Очерки из будущего - Джон Манро

Еще мгновение, и Иуда из своего шатра и Рувим из своего возглавили шеренгу лжебратьев. Иосиф повернулся и сжал руку Иуды. Я услышал, как он прошептал:

– Ни слова. Старик ничего не знает. И он не должен узнать об этом.

Старик послал зарезать откормленного теленка. Они ели, пили и были веселы, и в кои-то веки я почувствовал, что жил не напрасно.

И это чувство длилось долго – да, несколько лет их жизни. Правда, как я уже сказал, это были годы, которые пролетели в мгновение ока. Я смотрел на них и наслаждался ими с тем восхищением, с которым задерживаешься над очаровательной последней страницей романа, где есть все – весна, и солнце, и мед, и счастье. И было приятное ощущение, что это мое достижение. Как умно с моей стороны было отшвырнуть эту собаку! И к тому же она была уродливым созданием! Никто не смог бы полюбить её. Да, хотя все это прошло в мгновение ока, тем не менее, я испытал приятный трепет самодовольства. Но потом все начало темнеть, и кто-то начал задаваться вопросом.

Иаков становился очень старым. Я мог видеть это по тому, как он лежал в палатках, пока остальные занимались своими делами. А потом, лето за летом, я наблюдал, как пшеница поражалась фитофторозом, и что-то вроде урагана обрушивалось на оливки, казалось, среди скота был какой-то мор, и гибели овцам и козам не было конца. Я видел встревоженные взгляды двенадцати братьев, и их разговоры тоже были достаточно мрачными. Огромные стада верблюдов вымирают, превращаясь в облезлые, ни на что не годные скелеты; пастухи, возвращавшиеся из озерной страны, гнали трех или четырех несчастных овец и сообщали, что это все, что осталось от трех или четырех тысяч! Ситуация начала вызывать панику даже в родном лагере. Женщины плакали, и братья, наконец, созвали большой совет главных пастухов, погонщиков верблюдов и мастеров верховой езды, чтобы узнать, что следует делать с кормом для животных и даже с едой для людей.

Я так хорошо справился с собакой, что меня так и подмывало крикнуть на моем лучшем халдейском: "Египет! Почему бы тебе не съездить в Египет? Там много кукурузы." Но сначала я посмотрел на Египет и обнаружил, что там дела обстоят хуже, чем вокруг шатров Иакова. Наводнение не прекращалось там год за годом. Они попытались провести какое-то жалкое орошение, но полагаться на эти маленькие орошаемые сады было все равно, что кормить египетские орды перечной травой и редиской.

– Но зернохранилища, – сказал я, – где же зернохранилища?

Зернохранилища? Здесь не было зернохранилищ. У них из года в год были хорошие урожаи в течение очень многих лет. Но они бежали на удачу, как, я знаю, поступали и другие народы. Да ведь я мог видеть, что они сожгли изрядно кукурузы одного года, чтобы освободить место для более свежего урожая следующего. В министерстве не было Юсуфа Бен Якуба, который руководил бы хранением урожая в те изобильные годы. Человек, стоявший у них во главе, был мечтательным дилетантом, который занимался реставрацией старинных резных изделий двухсотпятидесятилетней давности.

Короче говоря, феллахи и люди высшей касты в Египте умирали с голоду. Это было, как я начал думать, немного неправильно, то, к чему я привел, когда указал пальцем на уродливую, воющую желтую собаку сонного мадианитского стража.

Что ж, это долгая история, и не из приятных, хотя, как я уже говорил, когда мы с моим спутником наблюдали за ней, все произошло в мгновение ока – я бы даже сказал, быстрее чем в мгновение ока. Вся слава и уют лагерей сыновей Иакова исчезли. Все превратилось в простую рукопашную схватку с голодом. Вместо веселых, богатых, преуспевающих вождей страны пастбищ, с тысячами слуг и бесконечным количеством верблюдов, лошадей, крупного рогатого скота и овец, здесь было несколько изможденных, полуголодных странников, питавшихся той дичью, которую они могли добыть на удачной охоте, а иногда и прибегая к саранче или к меду с деревьев. Что огорчало меня еще больше, так это то, что добрых парней одного за другим хватали озверевшие воины из гарнизонов ханаанских городов.

Одному богу известно, откуда взялись эти дьяволы и как они справлялись с голодом. Но они были здесь, в своих крепостях, жили, как я уже сказал, как дьяволы, с истоками обычаев настолько звериных, что я не стану пачкать ими эту бумагу. Вот они были здесь, и вот у них появилась голова. Я помню, какое отвращение испытал, когда увидел, как они спускаются на кораблях в страну Нила и вычистили с корнем всех египтян, оставшихся после голода, – точно так же, как я видел, как рой жуков поселился в розовом саду и вычистил его за час или два. Это был конец Египта. Затем я наблюдал за происходящим с интересом, теперь уже не веселым. Эскадра Дидоны, когда она плыла с огромной командой этих хананеев, поклоняющихся Молоху звериным обрядами и обычаями, основала Карфаген. Было интересно наблюдать, как бедняга Эней слоняются по Средиземному морю, в то время как Дидона и ее окружению так хорошо живется, или они так думали, на африканском берегу.

Признаюсь, сейчас я был довольно встревожен. Но что-то там было, и это был большой безвкусный город на склонах горы Мориа и Сиона. Но мне было тошно видеть его поклонение, и я затыкал уши пальцами, вместо того чтобы слушать песни. О Боже! Он кричит о тех бедных маленьких детях, которых они жгли заживо в Хинломе, по сотне за раз, а их собственные родственники плясали и выли от пламени! Я не могу говорить об этом по сей день и не осмеливался долго смотреть туда. Но нигде не было лучше. Я попробовал осмотреть Грецию, но у меня ничего не вышло с Грецией. Когда я искал появление Даная с его египетскими искусствами и знаниями – Тунха, я думаю, они убили его в Египте – потому что, там не было ни Тунха, ни египетских искусств, потому что эти ханаанские варвары вычистили Египет. Пеласги были в Греции, и в Греции они остались. Они построили огромные стены, я не понял, для чего, но жили в хижинах, при виде которых гордый апач задрал бы нос; и столетие за столетием они строили одни и те же хижины и жили в них. Что касается манер, то у них их не было, и их обычаи были отвратительными. Когда пришло время для Кадмуса, у Кадмуса не было никаких шансов. Возможно, он пришел, возможно, нет. Все, что