Книга Палитра чужих цветов - Павел Сергеевич Иевлев

палатках в пещере не хотят. Время работает на нас.

— Запросили переговоры, — подтвердил Слон. — Будут торговаться за право прохода. Я бы их выпотрошил до трусов, нам железо не лишнее, но решать будет Великая Жопа Креон, лично.

— Да, — припомнил я картинку с дрона, — у них в пещере есть чем поживиться.

— Боюсь, наш наниматель не снизойдёт до таких мелочей, — вздохнул командир. — Владетели перетрут о своём, владетельском, а мы крутись как хочешь.

— Два хрена в оболочках в наличии, — подтвердила Змеямба, разглядывающая делегацию в прицел. Точнее, один хрен и одна хреничка. Или правильно «хренка»?

— Никак неправильно, — буркнул Слон. — Ещё от «хрена» нам феминитивов не хватало. Лучше бы их вообще не было, оболочечников этих. Перетёрли бы с Добрынюком по-свойски, он хотя и мудак редкий, но понятие имеет. Но нет, переговоры, чёрт их дери, на высшем уровне!

Делегация едет на двух квадрах, но носители оболочек топают ножками. Теперь, когда они подошли поближе, я их вижу и без бинокля. Зрение восстановилось, и это радует. Физически я выгляжу и ощущаю себя лет на сорок, самый, так сказать, расцвет сил. Побывав стариком, понял, что мне это чертовски не нравится. Совсем. Не хочу туда, в старость, обратно. Начинаю понимать Слона в его гонке за ихором. Нет, я не стал поклонником бессмертия. Просто не хочу быть старым.

— Что, окрутила тебя горянка? — пихнула меня локтем в бок Змеямба.

— А, что? — задумался, не сразу понял. — Почему «окрутила»?

— Да я не против, не подумай, — продолжила она. — Баба она простая, необразованная, полжизни в кыштаке, но симпатичная и надёжная. Отличный тыл для таких, как мы.

— Не думал об этом.

— А тебе и не надо, — фыркнула Змеямба. — Она за тебя уже всё подумала. Ты теперь мужчина видный, в средних летах, при службе. Семью прокормишь, в постели хорош, дочку не обидишь. Чего ещё надо одинокой детной бабе к тридцатнику? Да она в тебя зубами вопьётся, не оттащишь!

— Экая ты циничная тётка, Зме, — сказал я с укоризной. — Может, у неё чувства, например.

— Так я разве против? Непременно чувства, а как же. У бабы, Докушка, первейшее чувство — безопасность детей. Это от такой глубокой подкорки идёт, что все остальные от него производные. Если баба маткой в мужике чует главное: «Готов кормить и защищать потомство», ― то дальше и любовь с морковью воспоследуют. Всё она ему простит, на всё глаза закроет, всё проигнорирует — если это есть. А в тебе есть, Док, это даже я, сука старая, чую. Это такое, женское, тебе не понять. Сильно упрощая — любая баба рядом с тобой понимает: «От этого можно завести детей».

— У неё уже есть, — напомнил я.

— Тем более, — отмахнулась Змеямба. — Тем более. За Петром она по малолетней дури побежала, а на тебя уже правильным женским чутьём навелась. И, если ты её прямо сейчас не прогонишь, то и любовь будет. Самая, к слову, настоящая и искренняя, не подумай. Со всеми положенными соплями, но на надёжном бабском маточном основании.

— И это меня Алиана называет «циничным»! — усмехнулся я.

— Дети, что они понимают! — ответила Змеямба. — Как она?

— Лежит в оболочке. Пока без новостей. С одной стороны, раз лежит — значит, жива. С другой — долговато, Калидия уже начала беспокоиться, то есть злиться и хамить. С третьей — сроки ещё не все вышли, да и никак процесс не ускоришь, только ждать.

— Вытащишь её, если что?

— Если оболочка не выплюнет обглоданные косточки, то попытаюсь.

— Я знаю, что попытаешься. Я тебе другое хочу сказать, Док — не убейся об неё, как ты любишь. Не клади на это свою жизнь. Тут есть люди, которым ты нужен.

— Я буду пытаться, Зме.

— Знаешь, что? Прежде чем пытаться, посмотри на Нагму. И подумай, что на свете не одна девочка, которой нужна твоя помощь. И для этого тебе надо быть живым. О, вот и их залупоглавые величества пожаловали! Пойдём, послушаем, о чём переговоры пойдут?

Во двор спустились Креон и Калидия, оба в оболочках. Рядом с девушкой тут же пристроилась Багха. Готовы принять капитуляцию, или что там им принесли переговорщики.

— Не, Зме, у меня, похоже, другие дела, — за владетельской парочкой на лестницу вышла Берана. Она молчит, но пристально смотрит на меня. Пора, значит.

***

Алиана лежит на медицинском столе в лаборатории, уже без оболочки. Дыхание слабое, но ровное, пульс частит, без сознания. Слегка похудела, пожалуй, лицо осунулось, но на вид ничего критичного.

— Это нормально, что она не приходит в себя? — спросил я Берану.

— Нет.

Я ощупал плотные области инвазии элементов интерфейса — над грудью, на бёдрах, на предплечьях. Перевернул на живот — проверил остальные, особое внимание уделив затылочной. Не похоже на отторжение, которое было у Калидии при первом осмотре. Но и на нормальное слияние, которое было у неё потом, не похоже тоже. Что-то явно пошло не так, но что?

— Можешь что-то подсказать? — спросил я Берану.

— Нет, — ответила та. — Никогда такого не видела. При неудачном слиянии или умирают в процессе, или начинается бурное отторжение с параличами и интоксикацией. Такой реакции не встречала.

— Как много нам открытий чудных… Заверни девочку во что-нибудь и отнеси в комнату. Попробую свои методы.

Я подошёл к вопросу серьёзно — импровизированный мольберт, пачка бумаги, карандаши, уголь… Начал с простых набросков. Голова на подушке, разметавшиеся светлые волосы, тонкий профиль, пухлые губы. Увлёкся, перепачкал кучу бумаги, и только тогда заметил, что глаза Алианы открыты, и она на меня смотрит.

— Ну, с возвращением, — сказал я облегчённо. — Каково быть начинкой для брони?

Губы её беззвучно шевельнулись.

— Что? — не расслышал я.

Пришлось наклониться и прислушаться, но и тогда скорее угадал, чем услышал:

— Мне очень больно….

— Она буквально парализована болью, — сообщил я Беране. — Та дрянь, которую вы в неё вживили, не отторгается, нет. Всё хуже — она её жрёт изнутри, медленно вытравливая нервные узлы, замещая их какой-то инородной клеточной массой. Очень надеюсь, что тебе есть что сказать по этому поводу.

— Я не знаю, — ответила женщина. — Это первая активация по новому методу,