Книга Палитра чужих цветов - Павел Сергеевич Иевлев

Глава 1. «I am too young for that shit»

— …Лучше тебе было всё-таки умереть! — сказала Берана и вышла.

— Эй, пояснить не хочешь? — спросил я вслед.

Ответа не последовало. Видимо, не хочет. Да и чёрт с ней. Ждать от людей благодарности — занятие пустое и чреватое разочарованиями.

— Дедушка Док! — вернулась из ванной Нагма. — А где немая-странная?

— Она стала менее немой, но более странной. И ушла. А ты довольно халтурно умылась, грязнулька, вон, на щеке разводы. Иди сюда, платком вытру.

Я послюнявил платок и потёр щёку, укоризненно продемонстрировав девочке чёрное пятно. Она отмахнулась, разглядывая меня вблизи, благо, за окном совсем рассвело, и узкое окно в толстой стене донжона даёт достаточно света.

— Дедушка Док, а ведь ты больше не дедушка! — сказала Нагма удивлённо.

— Правда? — я встал и подошёл к зеркалу.

Смотрящий на меня оттуда мужчина не так чтобы молод и не особо красив, но всё познаётся в сравнении. В прошлый раз из этого зазеркалья на меня подслеповато пырился убогий старик, допукивающий последние деньки своего никчёмного существования. Сейчас это слегка седоватый, заметно усталый, сильно исхудавший и весьма неухоженный мужчина возраста «сорок плюс». Человек, которому требуются услуги парикмахера, а не гробовщика.

— Пожалуй, я слишком молод для десятилетней внучки, — признал я. — Но в ваших краях рожают рано, мог бы успеть.

— И как мне тебя теперь называть, дедушка Док?

— А как хочешь, колбаса.

— А можно я тебя немного поназываю папой? Пусть этот, «билохический», бесится!

— Фу быть такой злой, врединка курносая.

— А чего он маму обижает?

— Знаешь, мелкая, не лезла бы ты в это, — сказал я серьёзно. — Пусть сами разберутся. Твоя мама может за себя постоять, как мне кажется.

— Ага, то-то ты ему врезал!

— Уже знаешь?

Мне стало неловко. Пётр, какой он ни есть, а всё-таки ей отец. А я ему по морде. Непедагогично.

— Подслушала, когда Слон с мамой разговаривал. Он всё время говорил про хобот, но я не поняла шутки.

— Лучше тебе не знать, — вздохнул я. — Она не самая удачная. А что я твоего отца ударил, то это было неправильно, прошу прощения.

— У меня? — удивилась Нагма.

— Ну, не у него же… Ладно, проехали. Постараюсь больше так не делать.

— Деду… Ой. Док?

— Сойдёт «Док».

— Док, я не хочу, чтобы Слон.

— Чтобы Слон что?

— Стал моим папой.

— Э… Технически папа у каждого строго один. И у тебя уже есть, даже если он тебе не нравится. Биологический факт.

— Фу, опять «билохический»! Нет, я про другое. Не хочу, чтобы мама была с ним.

— А ты не думаешь, что твоей маме может быть немножко одиноко?

— Вот ещё! — возмутилась девочка. — У неё есть я!

— Это не совсем одно и то же. Кроме того, ты скоро вырастешь, станешь большая, влюбишься, выйдешь замуж… С кем она останется?

— Я её с собой заберу в этот замуж!

— А если твоя мама влюбится в Слона? Она ещё молодая, у неё может быть любовь.

— Фу! И бе! Она же моя мама!

— И что? С мамами тоже случается любовь.

— Пусть тогда лучше в тебя влюбится!

***

В столовой Слон одобрительно похлопал меня по плечу и сказал:

— Недурно выглядишь, товарищ!

А потом подумал и уточнил:

— По сравнению со вчерашним.

Анахита, вошедшая с кухни с чайником, наткнулась на меня взглядом и застыла.

— Док? — спросила она осторожно.

— Не похож? — улыбнулся я.

— Так это правда? Что можно… вот так?

— Я тебе говорил, куколка! — укоризненно сказал Слон. — А ты не верила!

Анахита развернулась и вышла. Как была, прямо с чайником.

— Не дала, представляешь? — пожаловался Слон. — Я и так, и этак, со словами и без слов… Не убедил. А что ещё за странная красотка тут бродит?

— Мать Калидии. Бывшая Креона.

— Она ничего так, хотя уж больно лицом строгая.

— Не советую, — предупредил я, — она киборг.

— Подумаешь, — оптимистично отмахнулся командир, — мне нравятся сильные женщины. То, что она связана с Креоном, пугает меня больше. Он тот ещё отморозок.

— Пойду возвращать чайник, — сообщил я и пошёл за Анахитой.

Чайник нашёл в кухне, Анахиту — в ванной. Она стоит перед зеркалом и смотрит в него без всякой радости.

— Я совсем постарела, — сказала она горько.

— Прекрати, — ответил я. — Сколько тебе? Двадцать восемь?

— Или двадцать семь, — вздохнула она, трогая пальцем морщинки у глаз. — Было несколько очень тяжёлых лет, и я сбилась со счёта. Здесь никто не считает годы, зачем?

Анахита помассировала лицо, как будто пытаясь разгладить на нём следы времени.

— Это даже не средний возраст. У нас молодость считается до тридцати пяти.

— Здесь рожают в четырнадцать и умирают в сорок пять. Знаешь, Док, мне было плевать, как я выгляжу. Что у меня руки крестьянки, что кожу на лице состарили солнце и ветер. Вместо ухода за собой я ухаживала за козами. Я десять лет не красилась и не брила ноги. Зачем? Для кого? Я думала, что так и сдохну в иблисовом кыштаке.

— Это изменилось, Анахита, — напомнил я.

— Вот именно. Это изменилось, а я уже не смогу вернуть эти десять лет, которые у меня на лице.

— Уверен, немного косметики и уделённого себе времени всё исправят.

— Я ничего в этом не понимаю, — Анахита провела пальцем по морщинам на лбу. — Когда Петя меня бросил, мне было семнадцать, и я не нуждалась в косметике.

— Поговори со Змеямбой, она не всегда выглядела так молодо, но всегда выглядела хорошо.

— Женщина с ружьём? Кто она тебе? — спросила мать Нагмы напряжённым тоном.

— Друг.

— Просто друг?

— Старый хороший друг. Мы знакомы лет двадцать. Она пришла в команду вскоре после меня. Слон, я, потом Змеямба, потом все остальные. Первые лица