Книга Опыты бесприютного неба - Степан Гаврилов

Так продолжалось пару месяцев. А потом я вызвонил Сашу, сдал квартиру хозяевам, и мы двинули в Питер на попутках. Под Тольятти нас поймал дальнобой Виталя на большом и мощном фредлайнере, кузов которого был набит десятками тонн крабовых палочек. Так что в Питер я приехал, можно сказать, в рыбном обозе.

Когда я сказал Шульге, что выхожу, он заплатил мне оставшуюся долю и сказал сквозь зубы:

– Ты дебил, ты отказываешься от больших денег.

– Шульгин, ты ограниченный мудак. Книжки бы хоть какие почитал.

Глупо я ответил, признаю.

– Если бы я книжки твои читал, я бы сейчас не платил тебе деньги, дебил. Почему ты все время ищешь тяжелые пути? Как терпила, выбираешь самое обломное и стремное. Журналистика эта твоя нищенская. На попутках вот собрался. У тебя ж бабки есть, сядь на самолет или поезд.

И все в таком духе. С ним нельзя было по-другому. Меня вообще напрягали его способы вести дела. Он не останавливался ни перед чем. Обманывать для него было самым простым делом. Он часто, например, проделывал трюк с такси. Впервые я поехал с ним, ничего не зная про это. Он вызвал машину и попросил подвезти нас до больницы. Стояла тихая ночь, мы сели и вежливо поздоровались, наверное, поэтому таксист расслабился. Когда доехали до места, Шульга сказал шефу, что сейчас мы сходим в приемный покой и заберем нашего друга, а потом поедем еще по одному адресу. Ничего не подозревая, я вылез из машины и пошел за Шульгой. В приемном покое нас встретили две дюжины упоротых и удолбанных глаз. Униженные и оскорбленные, травмированные в разных местах молча сидели в очереди к врачу. Некоторые тихо мычали. Пахло хлоркой, немытыми туловищами и больницей. Шульга, не глядя на все это, прошел по длинному коридору, свернул в небольшой закуток, открыл одну дверь, потом вторую и шагнул на улицу. Я последовал за ним. Мы оказались во внутреннем дворе больницы, прошли в другое крыло и вышли на пустой проспект. Таксист остался где-то позади, на соседней улице.

– Шульгин, ты куда? – недоумевал я.

– Мы идем по своим делам, – сказал он мне, сунул руку в сумку и достал оттуда баллон с краской, – напоминаю: ты идешь по той стороне улицы, я по этой.

Денег таксисту он, конечно же, не оставил. Я говорил ему, что так нельзя. Что когда-нибудь… Да ну что я мог ему предъявить? У меня была полнейшая напряженка с финансами, а он мне платил. По законам этого жестокого мира он был умнее, проворнее и вообще во всех отношениях лучше.

Но мой способ жить и радоваться Шульга не котировал. Автостоп, например, он расценивал как попрошайничество, недостойное белого человека. Вот если бы я наебал кого-то из водителей, Шульга проникся бы ко мне уважением.

О том, что его бизнес свернулся, я узнал уже здесь, в Питере. Закончилось все довольно бодро и предсказуемо. После очередной акции в мегаполисе аккаунт его анонимного кошелька просто разрывает. Обычно для вывода денег он пользовался каким-то хитрым способом, закрывающим все лазейки для котов. Средства он тут же уводил на счет своего спортзала, не превращая их в нал. В лыжной секции Шульга делал ремонт, закупал какие-то спортивные прибамбасы или типа того. И вот за пару дней – как плотину прорывает – прилетает столько бабла, что Шульга уже и сам не рад. Чтобы не терять наживы, он кидает деньги себе на банковский счет и выводит в кэш.

С командой своих домохозяек он как раз собирался на какие-то соревы в Сочи, когда в дверь постучали.

У меня все еще не укладывается в голове, за что именно его повязали, – этот человек вблизи не видел ни грамма веществ. Ни один на свете человек никогда не заявлял котам, что его обманули, когда он хотел купить немного наркотиков. Так и представляю: «Алле! Дежурная часть? Меня обманули. Я хотел втариться синтетическим говном… Да-да, тем, что продают через объявления на улицах… Ну так вот, отправил деньги и – оревуар, мне не прислали координаты клада! Меня кинули! Мошенники! Уже выезжаете? Спасибо, что бы я делал без вас!» Состава преступления, как по мне, не было. Юридически это дело просто не имело смысла, но у котов были другие соображения на этот счет. Короче, странно все это. Не знаю никого, кто попался бы котам смешнее и нелепее, чем Шульга. Его закрыли в колонию-поселение на два года. Я ему не писал. Как выяснилось значительно позже, он про меня, напротив, не забывал.

Но мне в тот момент было не до этого. Я что было мочи обустраивал свою жизнь в Питере. Прямиком с крабнопалочного обоза мы окунулись с Сашей в бурную питерскую жизнь. Но мне все это быстро надоело: со вписки на вписку, одна конура страшнее другой. Саша же, наоборот, чувствовала себя в своей среде.

Куда бы я там ни шел, с кем бы ни говорил – все были приезжие. Ленинградца я встретил только через год жизни в Питере – это был латинос Эстебан, мой ровесник. Первым делом, понятно, мне надо было найти работу. Я написал какому-то патлатому мужлану по фамилии Кислинский. До этого я год следил за его видеоблогом. Он приглашал к себе в студию разных интересных деятелей подпольной культуры и задавал им вопросы, попутно накуривая. Мне показался такой способ самозанятости интересным: ты занимаешься любимым делом, а попутно долбишь ганджу и зарабатываешь бабки. Я писал Кислинскому, потому что его видеоблог был хорошо сделан, кем-то смонтирован и продуман. Мне показалось, что в его команде я тоже пригожусь: все-таки какой-никакой опыт работы в медиа у меня был. Кислинский на удивление дружелюбно мне ответил и сказал, что я могу прийти к нему пообщаться. Забились.

Я вышел из метро на Средний проспект Васильевского острова и прошел до 16-й линии. Кислинский жил в доме по соседству с «Театром на Васильевском», где раньше располагался культовый клуб «Там-Там». Шел дождь, поэтому я прибыл к Кислинскому мокрый до трусов.

Он оказался тем человеком, который перманентно пребывает в образе такого очень спокойного и такого очень рассудительного, вечно погруженного в себя гражданина. Прервать это вселенское умиротворение могло только его же собственное ироничное замечание и небольшой, короткий смешок – исключительно на свои же остроты. Все остальное проходило как бы мимо него – ничто не было столь достойным его эмоций и реакций.

В квартире у Кислинского пахло ганджей. Он предложил мне пива, сделал ляпку и немного рассказал, как ездил в Индию. Я, для вежливости послушав, стал задавать ему вопросы про работу, но отвечал Кислинский как-то уклончиво, все больше начиная ответы с нерушимых истин. Тут мое внимание привлекли небольшие сверхточные весы, стоявшие на столе перед ноутбуком.

– А чем ты еще занимаешься, кроме того, что снимаешь блог?

– Жизнь сама есть нелегкое и непростое занятие… Как и все, если заниматься этим всерьез. Но если тебя интересует конкретика, пиарю свой блог, – ответил Кислинский и машинально отодвинул весы, которые, кажется, чересчур меня интересовали.

– И это приносит деньги?

Он хотел что-то ответить, но тут в домофон позвонили. Пока Кислинский открывал, я пытался понять, что в этих рассказах не так, что же меня смущает. Не успел я додумать, как в комнату вошла маленькая девчушка с зелеными волосами – именно такие носят лица, по которым будто стекает ангельское молоко. Она бесшумно поздоровалась со мной и села на диван. Кислинский открыл небольшой шкаф и стал отодвигать ящики. В первом лежало множество пакетиков-зип, наполненных россыпями разноцветных колес, стопочками узорчатых картонок, белыми порошочками. Во втором ящике оказались вещества растительного происхождения. Светло-коричневые грибы тянулись к свету своими длинными тонкими ножками. Грязно-золотой твердый был расфасован по одним пакетикам, в других лежали бошки. Кислинский нашел пустой зип, положил в него четыре голубые таблетки, вручил девочке. Та протянула ему две тысячные купюры и так же бесшумно ушла. Сегодня ангельское молоко на ее лице засияет особым блеском, она взлетит под потолок питерского неба и будет там вспоминать меня – кого же еще.