Книга Летняя Love story - Ксения Беленкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Это такая техника, пап! – Уж от него-то я подобного не ожидала. – Неужели непонятно?
– Техника, техника… – пробормотал папа и взял карандаш.
Маленькие штрихи ложились на лист. И вот на меня уже смотрела симпатичная мышка, каждый волосок на тельце которой будто бы торчал из бумаги, даже погладить хотелось. Папа дорисовал глаз и носик, и мне показалось, что мышь прямо сейчас уползет с листа. Вот крику-то будет…
– Как это у тебя получилось? – спросила я.
– Техника, дочь, техника!
Засыпая, я все время смотрела на мышь, словно и правда боялась, будто она убежит. Видимо, мне еще многому надо научиться. Смя-тый шедевр с морем, небом и чайками валялся в ведре для бумаг. Единственное, что меня успокаивало, – хирургом я быть никогда не хотела!
Пересмотрела старые мелодрамы Норы Эфрон «Неспящие в Сиэтле», «Как Гарри встретил Салли», «Вам письмо». Ох уж этот переходный возраст! Всего пару лет назад мне и в голову не приходило плакать во время хеппи-эндов, а сейчас слезы сами наворачиваются. И еще эта глупая умильная улыбочка – позор один!
Находясь под впечатлением, села писать сногсшибательный сценарий. Назвать решила «Неспящие Гарри и Салли пишут письмо». Отберу все самое лучшее, сниму сливки таланта Норы Эфрон и покорю мир! Потом немного подумала, зачеркнула «Гарри и Салли», заменив их на «Гарик и Соня». Каждый уважающий себя сценарист пишет о том, что ему знакомо и близко. Представила, как мы с Ивановым пишем письмо. Долго думала – кому? Деду Морозу – поздно. А больше кандидатов не нашлось. Зато, представив себя наедине с Игорьком, я так разнервничалась, что весь творческий настрой ушел. Придется миру подождать нового шедевра!
Заправила истощенный организм банкой шпрот из полупустого холодильника. Думаю, Нора Эфрон не терпела таких лишений…
Вечером мы всей семьей засели за компьютер разгребать наши турецкие фотографии. С видами и отдельными портретами все легко: неудачные – в архив, удачные – в печать. А вот семейные фото выбирать – одно мучение. То мама себе не нравится, то я себе не нравлюсь, то нам с мамой не нравится папа. На одном снимке я оказалась вместе с Ромкой. Видимо, папа втихаря щелкнул – мы-то ни сном ни духом. Ромка руками размахивает, а я смеюсь, как ненормальная. Хорошая фотография вышла – живая.
Спать легла пораньше. Завтра приезжает Розочка, и мы отправляемся в культурную столицу России – Питер.
Когда в дом заходит бабушка – наступает праздник. Бабушкой ее, конечно, никто никогда не называет. Не называют и Розой Марковной. Она – Розочка, королева цветов и сердец! Рядом с ней даже ехидно-унылая физиономия папы растягивается в наивно-востор-женной улыбке. Папу можно было бы назвать маменькиным сынком, если бы бабушку можно было назвать его мамой. Но бабушку можно называть только Розочкой.
– Танюша, ты все молодеешь и хорошеешь! Отдых пошел тебе на пользу! – ворковала Розочка, обнимая маму, которая действительно молодела и хорошела под бабушкиным взглядом.
Потом Розочка подошла к папе, нежно погладила по щеке и что-то прошептала ему на ухо. Папа посмотрел на маму, покраснел и заулыбался.
– Ну, иди сюда, мой Бутончик! – Розочка ласково и игриво подмигнула мне.
Так уж повелось, что она называет меня Бутончиком. Год назад, на волне протеста и юношеского максимализма, я пыталась сопротивляться. Но противостоять Розочке невозможно и неприятно. И я смирилась, тем более что в душе мне нравился «Бутончик». Есть в слове потенциал… ну, и звучит ласково.
Несмотря на то что я переросла Розочку почти на голову, в ее объятиях я чувствовала себя как-то по-детски защищенно и спокойно.
– Ну что, Бутончик, ты в боеготовности? – пытаясь изобразить строгость и военную выправку, спросила Розочка.
Я кивнула в сторону собранной для поездки сумки.
– Ничего не забыли? Хотя наверняка что-нибудь забыли. Иначе и быть не может – дома обязательно надо что-то забыть, иначе категорически не захочется возвращаться! – сказала Розочка, набирая какой-то номер на сотовом телефоне. И уже в него продолжила: – Эммануил, выноси нас!
Тотчас в дверь позвонили, и на пороге появился бодрый крепенький старичок. Он отдал нам честь, схватил мою сумку и был таков. Мы расцеловались с родителями и ринулись за Эммануилом.
Розочка вечно была окружена кавалерами и даже в своем преклонном возрасте рассматривала несколько предложений руки и сердца. Один из окрыленных надеждой претендентов и отвез нас на поезд.
Ночь мы провели в пути.
Нашим попутчиком оказался молодой мужчина, который сразу запрыгнул на верхнюю полку и уткнулся в ноутбук.
Я выяснила, что забыла дома зубную щетку, пришлось ложиться спать грязнозубой.
В окно смотреть было бесполезно – тьма кромешная. Под ровный стук колес и легкую качку я быстро заснула.
Посреди ночи меня разбудил грохот – с верхней полки на пол сверзился ноутбук, а вслед за ним и его хозяин. Я уж подумала – все, разбился, лужа крови, кости наголо… Но нет, мужчина отскочил от пола, как воланчик от ракетки, похрустел шеей, немного виновато посмотрел на нас, извинился и вышел в тамбур курить.
Сон как рукой сняло.
Остаток пути мы с Розочкой играли в карты, а сосед-летчик вздыхал над расквашенным ноутбуком.
На вокзале нас встретил доктор Добросердов – Розочкин старинный приятель. Каждый раз, приезжая в Питер, мы останавливаемся у него, в огромной квартире на Фонтанке.
Добросердов встретил нас, как встречают Новый год, – накрытым столом и бутылкой шампанского. Розочка называет этого холеного высокого и сухощавого старикана Родик, а я – дядя Родя (на самом деле Добросердова зовут Родион Андреевич).
Розочка сразу начала делиться с дядей Родей старыми и новыми сплетнями. А я отправилась досматривать сны в приготовленную для гостей комнату.
Вечером мы прогулялись по набережной, купили мне новую зубную щетку, а штурмовать достопримечательности решили с завтрашнего дня.
Ранним утром мы отправились к Исаакию и, взобравшись на самый верх, вдохнули влажный воздух Питера. Народу на смотровой площадке скопилась куча. Увидеть что-то сквозь эту кучу было почти невозможно. Только дядя Родя, возвышавшийся над основной массой людей примерно на голову, мог спокойно любоваться красотами родного города. Я же выглядывала из-за плеча какого-то тучного субъекта, а Розочка – из-под подмышки его худосочной жены.
Потом мы долго гуляли по многолюдному Невскому и зашли в улыбающийся колоннами Казанский собор. Розочка и дядя Родя безуспешно пытались сфотографировать меня на фоне собора, но в кадр все время лезла ржавая табличка «Туалет». По виду она была ровесницей самого Казанского, и мы в конце концов смирились, причислив ее к достопримечательностям Питера.
