Книга Исключительные - Мег Вулицер

– Неужели вы правда это сделаете? – спросила Дженис. – Это как-то странно. И, не обижайтесь, пожалуйста, но управление летним лагерем не имеет ничего общего с психотерапией. Это совсем разные вещи. Вам так не кажется? Я не могу представить, как вы звоните в звонок или распеваете спиричуэлсы. Вам придется учиться?

– Я понимаю, что это очень неожиданная новость. И я уверена, что мне еще многое придется сделать.

Жюль видела боль в глазах Дженис, но она видела ее там всегда. Ей бы хотелось унять эту боль, но она никогда не могла этого сделать, не сможет и сейчас.

* * *

Вечером Жюль и Деннис лежали в постели без сна. Точнее, это Жюль встревоженно ворочалась, пока Деннис не спросил:

– Ты в порядке?

– Кто вообще так резко меняет жизнь в нашем возрасте? Да никто. Это бред.

– Значит, станем пионерами.

– Ага, поедем сразу в фургоне Конестога. Я позволила себе испортить жизнь своим клиентам.

– Тебе нужно жить собственной жизнью.

– Я даже не про отъезд. Скорее про то, что я оставалась с ними все эти годы. Я научилась жить с ними, я всегда интересовалась их жизнью и тем, что мешало им жить. Я буду скучать по ним. Я не хочу их бросать. Но на самом деле в качестве психотерапевта я ничуть не талантливее, чем в качестве актрисы. Это неестественно для меня, – она обдумала эту мысль, – наверное, в «Лесном духе» все было естественно. Там все было живое. Поэтому я возвращаюсь туда.

Она пыталась понять, как люди находят способ жить, при котором чувствуют себя живыми. Она вспоминала мать Джоны на ферме, окруженную юными девушками, которые любили ее даже после того, как ее обычная публика куда-то подевалась. Жюль пристроила голову на плечо Деннису и так бы и лежала, засыпая, если бы он вдруг не предложил встать и прогуляться или даже зайти в бар выпить.

– Надо же отметить, – сказал он.

– Мы никогда ничего не праздновали, – отметила она, – ну, кроме дней рождения.

И это действительно было так, потому что поводы отмечать у них случились редко. Нельзя же, в самом деле, устроить вечеринку, потому что твой друг подарил тебе сто тысяч долларов, или потому, что твой муж наконец-то вылечился от многолетней депрессии. Но эту новую фазу, возвращение в лучшее место на земле стоило отметить. Так что они залезли в корзину с бельем, вытащили оттуда одежду, сброшенную всего час назад, и устремились к лифту. Выйдя из дома, они двинулись на запад, и, пока они шли, улицы становились все оживленнее. В районе Девяностой улицы они нашли маленький бар «Роки», и там неожиданно оказалась толпа народу. Пара человек даже показалась знакомой, хотя Жюль не могла вспомнить почему. Они с Деннисом пили пиво в тесной красной кабинке.

– А это кто? – спросил он. – Мы их вроде бы знаем? Ну или во сне видели.

Это были мужчины средних лет или чуть старше, и на их расслабленных лицах иногда проступали резкие молодые черты. Говорили они со странным акцентом – восточноевропейским? Ирландским? Жюль никогда не умела их различать или имитировать.

– Не знаю, – ответила она.

– Погоди, – вдруг сказал Деннис, – я вспомнил. Это же швейцары из нашего квартала. Вот куда они ходят после работы.

Без шинелей и фуражек швейцары выглядели совсем по-другому, но это действительно были они, представители еще одной из множества городских субкультур.

– У нас никогда не было швейцара, – сказал Деннис, – и уже никогда не будет, но я этим доволен. То есть, – пояснил он, – мне нравится, как ты себя ведешь. Твоя импульсивность. Ты серьезно заставила нас это сделать.

Деннис, который никогда не бывал в лагере и только видел его мельком, уже несколько десятилетий охотно выслушивал рассказы о нем. Иногда ей казалось, что Деннис тоже туда ездил. Он знал три центральные, ключевые фигуры, и много слышал об остальных. Если бы на тему каникул его жены в «Лесном духе» проводили викторины, он бы отлично справился.

– Песочница Эдварда Олби, – без проблем ответил бы он. Или там: – Повариха Ида Штайнберг!

Он мог бы писать длинные подробные эссе о том, что значило это место для его жены тогда и потом, когда она вспоминала о нем. «Лесной дух» в ее памяти не умер бы никогда и не оставил бы ее, поэтому она решила уехать туда сама.

Эш, Итан и Джона впали в ужас, когда она рассказала им об этой работе.

– Ты серьезно снова будешь там жить? – спросил Итан. – Будешь там за все отвечать? Ходить в «Приют аниматора»? Кошмар какой.

– Вообще я бы предпочла, – сказала Эш, – чтобы ты осталась в городе, и мы могли бы встречаться, но я понимаю, что это несправедливо. Я знаю, что сама постоянно путешествую, и Итан тоже. Просто это так неожиданно для нас. Ты переедешь туда и займешься продвижением. Мы с удовольствием навестили бы тебя летом, но мы вряд ли будем на восточном побережье. У нас семинары по режиссуре в Напе, и Мо поедет с нами вместе с той чудесной девушкой, которую мы наняли присматривать за ним вне школы. А потом мы съездим к Ларкин в Прагу, где она учится по летней программе Йеля. А вот следующим летом обязательно. Ты уже решила, какие пьесы будешь ставить? Хотя бы думала об этом? «Дом Бернарды Альбы» все еще отлично выглядит, если хочешь знать мое мнение.

– Я обдумаю это предложение.

Жюль и Деннис прикончили пиво и вышли на улицу. Город – город, с жизнью в котором они кое-как справлялись, но отнюдь не покорили его, – жил своей жизнью даже в два часа ночи. Где-то поодаль кто-то колотил металлом о металл. Она взяла Денниса под руку и они пошли по неприметным улицам, хотя мысленно Жюль уже представляла себе озеро за спиной и горы впереди. Она населила этот пейзаж подростками и сотнями шмелей, жужжащих над дикими цветами. Выстроила кустарный, но неплохой театр, и класс анимации, и танцевальную студию, и кучу разных вигвамов из неструганого дерева. Добавила лам, потому что Вундерлихи заявили, что сейчас, по непонятной причине, в любом уважающем себя летнем лагере должны проводиться мастер-классы по уходу за ламами. Никто не любит бедных лам с их узкими мордами. И здесь, в этом зелено-золотом мире, среди гор, тропинок и деревьев, Жюль и Деннис двинутся дальше. Этот лес снова оживит ее.

Часть третья

Драма одаренного ребенка

15

В последний июньский день около девяти часов утра прибыла первая машина. Она медленно въехала через каменные ворота, которые за десятки лет неоднократно покрывались мхом.

– Простите, что так рано, – пропел мужчина, высунув голову из окна автомобиля, как только подъехал к главному зданию. – По девяносто пятой трассе доехали с ветерком.

Он был отцом кого-то из обитателей лагеря, но выглядел заметно моложе Денниса и Жюль. Задняя дверь автомобиля открылась, и с мрачным видом из него вышла девочка, на лице которой читалась мольба: «Заберите меня отсюда скорее». Что и сделали новые управляющие лагеря.

Вскоре потянулись целые вереницы машин с чемоданами на крышах и сваленными на задних сидениях подростковыми пожитками. Со всех уголков Новой Англии ползли похожие друг на друга автомобили. На лужайке постепенно вырастали горы виолончелей, фаготов, гитар с усилителями и сумок с танцевальной экипировкой. Съезжались креативные ребята, новое поколение, публика гораздо более разношерстная, чем их предшественники в далекие семидесятые. Когда Жюль школьницей сама бывала в лагере, здесь жили сплошь белые из богатых семей. А теперь она видела чернокожих подростков, индейцев, готов, девочку с одной ногой, девочку с пирсингом в носу. Как и в первый приезд сюда, Жюль ощущала себя чужой. Только на этот раз «своими» считались молодые, а «чужими» – старшее поколение. Схема простая и ясная.