Книга Фурцева - Леонид Млечин

Рассмотрение этого произведения показало, что в нем, например, допускалось искажение ряда мыслей В. И. Ленина… Вызывала также сомнение историческая достоверность и политическая оправданность введения в число действующих лиц пьесы таких персонажей, как Стеклов, Коллонтай, Крестинский, которые как до событий, изображаемых в пьесе, так и в последующем были в оппозиции к В. И. Ленину, выступали против политики партии по принципиальным вопросам, примыкали к различным антипартийным группировкам…

Главное управление не сочло возможным подписать пьесу к исполнению в представленном виде, о чем 5 ноября с. г. было сообщено заместителю министра культуры СССР т. Владыкину. Несмотря на это, 6 ноября в театре „Современник“ состоялся официальный прием спектакля „Большевики“ по пьесе М. Шатрова „Тридцатое августа“. После просмотра спектакля руководство Министерства культуры дало согласие на постановку этой пьесы…»

Вокруг постановки шла серьезная борьба. Мнения разделились. Ревнители идеологической чистоты требовали запрещения спектакля, словно не видя, что спектакль оказался удачей для театра, идет на ура и делает для партийной пропаганды гораздо больше, чем пустые, но «правильные» пьесы.

Фурцева не испугалась и не отступила. Полгода — невиданное дело! — спектакль шел без разрешения цензуры. В зрительном зале «Современника» ни одного свободного места. 18 декабря 1967 года Екатерина Алексеевна в свою очередь обратилась в ЦК, причем в адрес цензуры она высказалась необычно резко:

«При решении вопроса о пьесе Шатрова „30 августа“ Министерство культуры исходило из того, что спектакль „Современника“, поставленный по этой пьесе, представляет собой в целом яркое и волнующее произведение театрального искусства на ленинскую тему… Премьера спектакля „Большевики“ состоялась 7 ноября 1967 года. С тех пор он прошел 9 раз, встречая горячий прием у самых различных кругов зрителей. Революционно-патриотическое звучание спектакля вызывает волнующий интерес, большой эмоциональный подъем в зрительном зале…

Претензии т. Романова к пьесе построены на вырванных из контекста отдельных фразах. Записка Главного управления вообще искаженно, предвзято освещает как содержание произведения, не раскрывая его существа, так и вопросы прохождения пьесы в органах цензуры.

Кроме того, в этих претензиях, что вообще характерно для практики Главного управления, полностью игнорируется то обстоятельство, что речь идет о художественном произведении, где большое значение имеет эмоциональное воздействие, изображение действительности в живых образах, в индивидуальных характерах. Пьеса находилась на рассмотрении в Главном управлении в общей сложности в течение трех месяцев, причем замечания его сотрудников носили противоречивый и некомпетентный характер…

Министерство культуры СССР считает необоснованным запрещение пьесы M. Шатрова органами цензуры и просит решить этот вопрос».

Дискуссия продолжалась долго. Автор Михаил Филиппович Шатров и режиссер-постановщик Олег Николаевич Ефремов какие-то замечания именитых партийных историков из Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС приняли, кое-чем поступились, что-то изменили в тексте и театральном действии. Но спектакль был сохранен. Фурцева взяла верх. Последняя беседа состоялась в кабинете Демичева в мае 1968 года; беседовали втроем — сам Петр Нилович, Фурцева и Романов. Пьеса была разрешена.

На этом, впрочем, история спектакля не закончилась. Летом того же 1968 года Михаил Шатров и Олег Ефремов приехали в Болгарию, где на сцене софийского театра тоже поставили пьесу «Большевики».

Шестнадцатого августа 1968 года председатель КГБ Юрий Владимирович Андропов доносил в ЦК, что «по полученным от болгарских друзей данным» московские гости «допустили идеологически вредные высказывания»:

«Выступая перед артистами театра, Шатров говорил, что „некоторые сочинения Ленина в нынешних их изданиях являются грубой фальсификацией истории революционного движения в России, так как все основные труды Ленина были подвергнуты переработке Сталиным… Сталин, — утверждал далее Шатров, — после смерти Ленина направил развитие социализма в СССР совсем по иному пути — пути больших жертв и лишений“. Много лестных слов Шатровым было сказано в адрес Троцкого. Ефремов, давая оценку пьесе, сказал, что „предлагаемая пьеса — современна и против нее могут выступать только те, кто сейчас у власти… Пьеса раскрывает правду истории“».

Разбираться поручили отделу культуры ЦК. Пришлось Фурцевой приглашать к себе в министерство Шатрова и Ефремова, объяснять им «необходимость более ответственного поведения за рубежом».

Сложнее всего Екатерине Алексеевне приходилось с театром на Таганке, где главным режиссером был Юрий Петрович Любимов. Он играл в театре имени Вахтангова, а в 1964 году не без участия Фурцевой получил собственный театр.

«На заре театра, — рассказывал поэт Андрей Вознесенский, — Ю. П. Любимов вместе с министром культуры Е. А. Фурцевой и ее приближенными, обходя здание, ввел ее в свой кабинет и показал на только что оштукатуренные стены:

— А здесь мы попросим расписываться известных людей…

Разрумянясь от шампанского, министр захлопала в сухие ладошки и обернулась ко мне:

— Ну, поэт, начните! Напишите нам экспромт!

Получив толстый фломастер, я написал поперек стены: „Все богини — как поганки перед бабами с Таганки!“

У Юрия Петровича вспыхнули искры в глазах. Министр передернулась, молча развернулась и возмущенно удалилась. Надпись потом пытались смыть губкой, но она устояла. Впоследствии Фурцева приезжала запрещать „Кузькина“. Я тогда выступал против нее, в защиту спектакля, хотя даже вход в зал был строжайше запрещен — будто речь шла о водородной бомбе, а не о спектакле. Впрочем, сама Фурцева была незлым человеком — эпоха была такова».

Повесть Бориса Андреевича Можаева «Из жизни Федора Кузькина» опубликовал в 1966 году журнал «Новый мир». Сюжет был по советским временам крайне необычным: крестьянин-фронтовик по прозвищу Живой, желавший самостоятельности, выходит из колхоза…

Юрий Любимов взялся инсценировать повесть. Борис Можаев, член художественного совета театра на Таганке, сам написал пьесу «Живой» («Из жизни Федора Кузькина»). Он вывел тип, не характерный для советской драматургии. По описанию игравшего главную роль артиста Валерия Золотухина, герой пьесы Федор Кузькин — «божий человек, бесхитростный напрочь, острый на язычок, больше от характера занозистого, как Иванушка, не себя защитить, а народ и волю свою от мироедства».

«Незадолго до показа „Живого“, — вспоминал Любимов, — нас приняла Екатерина Алексеевна Фурцева. Была она не одна — вместе со своими заместителями. Беседа получилась горячая, основательная. В конце концов нам удалось убедить ее, что спектакль должен идти. Она махнула рукой: ну ладно уж, репетируйте. Сделаете — мы придем, посмотрим…

На сдачу спектакля в апреле 1969 года никто не пришел; вместо этого нас с Можаевым вызвали в Министерство культуры. Фурцева нас не приняла, а ее заместители без обиняков объявили, что спектакль никто не разрешал, на каком основании мы его предлагаем? Мы напомнили о предыдущей встрече у министра, на которой наши собеседники присутствовали. Глядя нам в глаза, они сказали, что ничего не помнят».