Книга Адмирал Колчак. Жизнь, подвиг, память - Андрей Кручинин

Троцкий, настороженно отмечая 5 августа: «… Разведывательные и оперативные сводки Восточного фронта так общи и, по существу, небрежны, что я до сих пор не составил себе вполне точного представления о том, разбили ли мы Колчака вконец или только побили его, дав ему все же возможность увести значительные силы на меридиан Омска», – в то же время начинал строить планы проложить «путь на Париж и Лондон… через города Афганистана, Пенджаба и Бенгалии» (для руководства этим предназначался Фрунзе, возглавивший Туркестанский фронт и в числе прочих ставивший фронту задачу «подготовки похода на Индию и Персию в целях удара английскому империализму»). Интересно, что в эти же недели в Омске составлялась грамота к хану Хивы, подписанная Колчаком 30 сентября. Верховный Правитель обещал оказать народам Туркестана и Хивы поддержку, в том числе хлебом, зачислял хана генерал-майором по Оренбургскому казачьему войску и сообщал, что рассчитывает на помощь Хивы против большевиков, для чего направляет военную миссию, дабы помочь в «формировании отрядов из Туркменских и Узбекских племен и для их военной подготовки»; таким образом в случае углубления советских войск в среднеазиатские пределы они могли быть скованы силами местного сопротивления.

Впрочем, в омской Ставке, конечно, не знали о планах Троцкого, а самим этим планам не суждено было осуществиться. Причиной был «сравнительно благополучный», по советской оценке, отход колчаковских войск из-под Челябинска и потери, понесенные там обеими сторонами. Генерал Сахаров свидетельствует о более чем пяти тысячах убитых, раненых и пленных из состава своей армии; красные источники, говоря о своих потерях, называют цифры от 3800 убитых, раненых и без вести пропавших до 15000 (!) убитых и раненых. Очевидно, что столь сильно расходящиеся данные не допускают «усреднения», но даже если принять на веру меньшее из показаний, следует обратить внимание на 900 «пропавших без вести» и задаться вопросом, куда могла деться эта без малого тысяча человек? Почему они не объявились, когда фронт ушел вперед, а они остались на «своей» советской территории? Не значит ли это, что таким образом красное командование завуалировало безвозвратные потери или… что даже в победных боях красные стрелки все-таки находили возможность сдаваться в плен, а то и перебегать к противнику?

Только что перенесшая «полное напряжение сил», 5-я армия не сумела выполнить и следующую поставленную ей задачу: «теснить противника на своем фронте, стремясь отбросить его к югу от Сибирской магистрали». «… Красные армии, – отмечает Какурин, – в весенний и летний период кампании 1919 г. оказались в том положении, когда боевая ткань их организма изнашивалась гораздо скорее, чем она могла быть возобновлена притоком свежих резервов и пополнений из тыла, и эти причины, которые мы считаем основными, определяли собой последующий ход кампании на всех фронтах до тех пор, пока решительные результаты кампании на одном из них, а именно Восточном, не дали возможности за его счет и благодаря отказу от активности на нашем западном фронте создать достаточно мощные оперативные кулаки на важнейших направлениях». Однако остается не до конца понятным, чтó советский автор считает «решительными результатами» сибирской кампании, поскольку даже в сентябре 1919 года говорить о таковых было слишком рано.

Это блестяще продемонстрировал генерал Дитерихс, теперь действительно сосредоточивший в своих руках командование всеми силами фронта. Во время Челябинских боев его позиция выглядит довольно странной: как утверждает Будберг, «Дитерихс решительно протестовал против Челябинской операции, но безрезультатно». По-видимому, протесты были все же недостаточно решительными, и генерал обратился к реорганизации Сибирской армии (согласно приказу Колчака от 14 июля «все войска Сибирской и Западной отдельных армий» следовало «привести… к составу трех неотдельных армий»: на основе Сибирской создавались 1-я и 2-я, Западная переименовывалась в 3-ю), а после неутешительного финала операции – не настоял на разбирательстве и отстранении виновников во главе с Сахаровым. Подлинная картина протестов Дитерихса и связанных с ними обсуждений и споров неизвестна, взгляду же со стороны представляется грустная картина Главнокомандующего фронтом, у которого запросто забирают одну из трех армий и дивизии стратегического резерва для операции, не вызывающей у него ни малейшего сочувствия. Кажется, что в этой ситуации Дитерихсу следовало протестовать вплоть до угрозы отставкой или даже какими-либо антидисциплинарными действиями (как протестовал в свое время Гайда), тем более что он пользовался немалым авторитетом: еще 3 марта группа членов кабинета (Михайлов, Сукин, Гинс, адмирал Смирнов идр.) настоятельно рекомендовала Вологодскому доверить Дитерихсу пост министра внутренних дел, а Смирнов 1 июня даже просил Колчака заменить «каким-либо из генералов» самого Вологодского, относительно возможных кандидатур замечая: «Имеются Дитерихс, Розанов, Сахаров». В июле – августе, однако, Дитерихс, уже облеченный полномочиями Главнокомандующего, не сумел или не захотел использовать свой авторитет для предотвращения, остановки или исправления последствий Челябинской операции.

Теперь же в руках Главнокомандующего фронтом находилась вся полнота оперативной власти, и он воспользовался ею, чтобы уже в конце августа организовать эффективное контрнаступление. Но если честь разработки плана неоспоримо принадлежит Дитерихсу и его штабу, то столь же неоспорима поддержка этой идеи Верховным Главнокомандующим, чьи взгляды на ведение войны представляются нам вполне самостоятельными и позволяют думать, что насторожившая в свое время оговорка об «обстановке» как «фундаменте военного замысла» была не более чем неудачным словоупотреблением: стратег Колчак не хуже самых энергичных своих подчиненных стремился сам создавать обстановку.

«Адмирал… нервно стал выбрасывать доводы о необходимости наступления как спасения от развала армий, о невозможности обороны ипр. ипр.», – рассказывает Будберг, датируя запись 23 августа (хотя в его «Дневнике», представляющем собою дневник лишь по форме, но не по существу, точная датировка и может оспариваться); а следующим днем он помечает разговор, в котором Колчак определенно считает «идею наступления» своей (Будберг противопоставляет ей план «все расстроенные дивизии отвести за [реку] Ишим, спешно отрекогносцировать и укрепить восточные берега и на укрепленных позициях задержать красных до тех пор, пока мы не произведем необходимые организационные реформы, выправим настроение и снабжение армий, наладим резервы и укомплектования» – стратегия весьма основательная, но ни разу в ходе Гражданской войны не приведшая к положительным результатам).

Впрочем, и план Дитерихса отличался основательностью, хотя и был проникнут духом активности и стремления навязать противнику свою волю. Стратегического резерва у Главнокомандующего фронтом уже не было, однако он сумел вывести часть войск из непосредственной боевой линии, пополнить их в районе Петропавловска, дать отдых, усилить тем, что удалось собрать в тылу, – и бросить на противника шесть относительно свежих дивизий.

29 августа начала наступление 1-я армия Пепеляева; 30-го Дитерихс подписал директиву, согласно которой на следующий день предстояло двинуться вперед 2-й и 3-й армиям. В течение месяца советские войска, потерпев серьезное поражение, оказались отброшенными обратно за Тобол. Ничему не научившийся Тухачевский вновь остался со своим штабом за четыреста верст от места боев (теперь в Челябинске), и Эйхе впоследствии так описывал управление советскими войсками в ходе этой операции: «Истратив все свои резервы, командование армии в дальнейшем, до самого отхода наших войск за р[еку] Тобол, ограничивается тем, что стремится изменением направления ударов дивизий, координированием их действий добиться поражения белых, но наши войска устали, понесли большие потери, потеряли гибкость маневрирования, и это не могло не отражаться на своевременности приказов, не могло не влиять на упорство в достижении цели. Инициатива была в руках белых. При этих условиях стремление командарма [Тухачевского] руководить в быстро меняющейся обстановке своими тактическими указаниями приводило к бесконечному подталкиванию наших войск и еще большему изматыванию наших сил».