Книга Тропик Козерога - Егор Бекесов

Крейтон, про которого, быстро забыли, продолжал спокойно сидеть за столом и выжидающе наблюдать за происходящим. Его взгляд был спокойным и оценивающим, что Кистенёву показалось, что он сейчас просто ждёт и решает, продолжать ли работать с этими людьми или просто перерезать их всех и сбросить тела в овраг. Тем более что Кистенёв знал: с него станется.

Разговор, если это можно было так назвать, быстро перешёл на самые логичные в данной ситуации темы. Кто-то уже готовился перерезать всех «хачей» в России, кто-то весьма эмоционально намекал, что ножей маловато, да и те тупые. Как ни странно, но голос последних неожиданно начал одерживать верх. Крейтон ждал пока кто-то из приглашённых, наконец, не оценил состояние рассудка всех собравшихся одним исконно русским словом, и не направился к выходу.

Раздался выстрел. Все обернулись и, разом замолчав, уставились на Мессеира замершего стоя возле своего места, сжимая в руке пистолет, направленный в потолок.

— Ну что, господа, как замаячило впереди настоящим делом так у всех коленки дрожат, — произнёс он совершенно спокойно, но тут же перешёл на крик. — Трусливые овцы! На что вы, чёрт возьми, рассчитываете! Если вы сами не способны взять оружие и драться за то, что вам дорого, тогда вы действительно заслуживаете то правительство, которое имеете.

В доме воцарилась тишина. Кистенёв, которого выстрел заставил содрогнуться и немного отойти от стены переводил взгляд то на Крейтона, то на приглашённых им правых, которые к тому моменту уже распределились в полукруг. Крейтон сделал шаг в сторону и опустил руку с пистолетом. Среди собравшихся пронёсся шепоток, но единственным словом, которое смог уловить Кистенёв, было: «волына».

— Скольких мы сможем собрать? — произнёс уже спокойным голосом Крейтон.

— Ну не знаю человек двадцать-тридцать.

— Да не, полсотни, может, соберём.

— Какой полсотни, дай Бог десяток.

— Десяток? — холодно удивился Мессеир. — А что так мало.

— Ничего удивительного. На кухне у нас полгорода, националисты и патриоты, только вот на улице это хрен заметишь.

— И всё-таки сколько? — снова спросил Крейтон.

— На последнем «Русском марше» в столице было от силы тысяч десять, — вдруг выступил Семелесов, — только вот в Москве население пятнадцать миллионов, а у нас четыреста тысяч, так что считайте сами.

— Да что в Москве, там хачей половина.

— Как будто у нас лучше.

— А сколько у нас было на «Русском марше»?

— У нас проводили «Русский марш»?

— Вроде же было что-то.

— Понятно! — резко оборвал всех Крейтон, и вернулся на своё место, как и прежде приняв достаточно расслабленный вид. — Нам необходимо набрать здесь хотя бы пару тысяч, чтобы было с чем выходить против полиции. Оружие я обеспечу.

— И где ты собрался столько искать, умник?

— Да повсюду, — флегматично ответил Мессеир. — Мы в перевёрнутом мире, здесь в семнадцать все грезят национальной революцией и расстрелами врагов народа, а к сорока вдруг осознают, что гражданские права это не такая плохая вещь, но сейчас важнее как раз первые. Они поднимутся, верьте мне, они не будут знать, за что сражаются, но будут верить, что за что-то хорошее. И мы дадим им то, чего они хотят больше всего, то ради чего с лёгкостью расстанутся со своей прежней жизнью и прежним достатком, мы дадим им это, мы дадим им войну.

Кистенёв смотрел на Крейтона сбоку и, тем не менее, он не мог не различить этот взгляд столь холодный и уверенный. И это выражение лица, где серьёзность соперничала с мечтательностью. И тут он понял: этот человек действительно верил. Он верил в то, что тысячи людей, молодых людей, которым осточертел этот новый мир, в котором они могли увидеть все чудеса света, но только на мониторе, в котором они легко могли найти применение своим талантам, но лишь с трудом получить толику от результатов их применения. Они, столько воевавшие в своих компьютерных играх с радостью ухватятся за возможность повторить всё это в реальной жизни, при этом став героями, а не преступниками. Да, Василий, знал, что Крейтон был уверен в этом, и что самое страшное он понимал, что и сам считает точно также.

Когда гости начали расходиться, на улице уже давно стемнело.

Заговорщики остались втроём на кухне залитой мягким электрическим светом. Крейтон всё сидел на своём месте, о чём-то напряжённо размышляя, и никто не осмеливался его побеспокоить. Так они и сидели молча, пока Кистенёв, которого начинало серьёзно клонить в сон не зевнул в очередной раз, и Мессеир словно восприняв это как повод, резко встал и объявил что пора бы уже спать.

— Ты ведь понимаешь, что мы долго не продержимся, они не смогут драться с регулярной армией. Восстание в городе, если мы сможем его поднять, тут же подавят, — произнёс Семелесов.

— Разумеется, — флегматично ответил Крейтон. — Всё что от них требуется это отбросить полицейские соединения и заставить правительство бросить в город войска.

— Но если мятеж подавят, какой смысл его поднимать? — настороженно спросил Кистенёв.

— А в том, друг мой, — начал Крейтон подойдя сзади к стулу и положив руки на спинку, — что ты можешь хоть до посинения рассказывать овцам о важности единства и необходимости борьбы. Но если ты хочешь, чтобы они резко перешли на мясо и начали жрать волков им нужно почувствовать запах крови, иначе никак. И эта кровь прольётся в этом городе. Пока с нами борется полиция, мы всего лишь бандиты и хулиганы, если против нас выведут войска — мы автоматически станем повстанцами.

— Они не такие уж и плохие люди, Мессеир, может быть многие из них необразованны и ненависть их имеет слабое обоснование, но по крайней мере они готовы хоть что-то делать вместо того чтобы сидеть и смотреть. У многих из них даже есть прости Господи готовность к самопожертвованию, — произнёс Алексей, косо посмотрев на Крейтона. — Это преступление, просто так жертвовать ими.

— Революций без крови не бывает. И только не говорите, что сейчас что-то изменилось, — твёрдо произнёс Крейтон.

— Ты хоть понимаешь, какими злодеями мы станем после этого, — добавил Кистенёв.

— Герои, злодеи, ты серьёзно. Способности человеческого разума определяются тем какой спектр он способен охватить и насколько полно он может представить всю картину, вместо того чтобы просто делить всё на белое и чёрное. Так что если ты видишь перед собой человека, который совершенно серьёзно говорит о «хороших» и «плохих» парнях, то можешь с уверенностью сказать что он, либо идиот, либо просто тот, кто хочет, чтобы за него думали другие.

После этих слов он повернулся и направился в свою комнату. Свет был выключен, Клементина лежала на кровати поверх одеяла в одежде, но не спала. Тем не менее, Мессеир не включил свет и тихо прошёл, на ходу расстёгивая пуговицы рубашки. Девушка словно не заметила его появления и лежала также неподвижно, отвернувшись лицом к стенке, и лишь когда он встал возле окна, произнесла тихо: