Книга Мужские игры - Александра Маринина

– Ничего, – лицемерно ответила она. – А чтодолжно происходить?

– Не ври отцу. Мама уверяет, что с тобой что-топроисходит. Она разговаривает с тобой каждый день, и ты ей не нравишься.

– И она прислала тебя посмотреть, не поселился ли уменя в квартире любовник, пока муж за границей?

– Грубо, ребенок, – укоризненно покачал головойЛеонид Петрович. – Мы с мамой никогда не лезли в твою личную жизнь. Но ейкажется, что настроение у тебя с каждым днем все хуже и хуже. Не думай, чтоесли ты ничего ей не рассказываешь, то она ничего не замечает. Она – твоя мать,и чувствует такие вещи по голосу, ей никакие рассказы не нужны. Так что происходитс твоим настроением?

– Папа, мне скоро тридцать семь, ты не забыл? Яработаю, и жизнь у меня не так чтобы очень простая и легкая. Может у меня бытьплохое настроение, или я обязана триста шестьдесят пять дней в году веселитьсяи радоваться жизни?

Ей не удалось скрыть раздражение, и ответ прозвучал резко.Даже слишком резко.

– Значит, не хочешь рассказывать, – констатировалотчим. – Твое право. Не беспокойся, я не буду тебя терзать. Выпью чаю ипоеду. Ты жива, здорова, так и доложу маме, это ее успокоит. Кстати, что тырешила с переходом на другую работу?

– Буду переходить, – Настя пожала плечами. –Что тут думать? С Мельником мне все равно не работать, не получается у меня.

От нервного напряжения ее зазнобило, да так сильно, чтобуквально начало трясти. Это не укрылось от внимательных глаз отчима.

– Ты не простыла? Тебя, кажется, лихорадит, –озабоченно заметил он.

– Да, немного, – Настя постаралась спрятаться заспасительную ложь. – Замерзла сегодня сильно, никак отогреться не могу.

– Выпей немножко, – посоветовал отчим, –хорошо для профилактики. Что у тебя есть?

– Не знаю, надо посмотреть, я же спиртное не покупаю.Что-то осталось, наверное, после Нового года.

Леонид Петрович поднялся и открыл дверцу кухонного шкафа,где, как он знал, дочь и зять хранили напитки.

– Я сам посмотрю, – решительно сказал он, –ты обязательно выберешь что-нибудь не то. Так… Ликер не годится, сухое белое негодится… А вот это пойдет. Чувашский ром на травах. Откуда такая прелесть?

– Лешкин аспирант привез. Папа, это для меня слишкомкрепко, я такое не люблю.

– Это не надо любить, это надо пить, чтобы согреться ирасслабиться. И потом, я же не заставляю тебя глушить ром стаканами.

Он поставил на стол две маленькие рюмки, налил себе примернотреть, Настину рюмку наполнил до краев.

– Залпом пить? – с нескрываемым страхом спросилаона.

– Зачем же? Пей, как тебе нравится. Маленькимиглоточками, если хочешь. Только обязательно съешь что-нибудь сначала, нетничего глупее, чем пить на пустой желудок. Ты ведь не ужинала?

– Я ела. Честное слово.

– Могу себе представить. – Он усмехнулся и полез вхолодильник за ветчиной, которую прислала Надежда Ростиславовна.

Открыв хлебницу, Леонид Петрович извлек получерствый хлеб исделал Насте бутерброд.

– Ешь, чтобы я видел.

Она стала вяло жевать бутерброд, казавшийся ей совершеннобезвкусным. Отчим поднял свою рюмку, повертел в руке, понюхал напиток ипоставил на стол.

– Что, не нравится?

– Нравится. Хороший напиток.

– Тогда почему не пьешь?

– Тебя жду. Пить в одиночку – дурной тон, ребенок. Ты ешь,не торопись. Какие вести от Чистякова?

– Процветает. Читает лекции, они там пользуются бешенойпопулярностью. Звонит мне каждый день.

Настя слышала себя со стороны и удивлялась тому, что сталаговорить короткими фразами. Это было ей несвойственно, обычно в присутствииотчима она расслаблялась, рассказывала все с подробностями и пространнымиостроумными комментариями, много смеялась. Теперь ее как подменили. Неужелиотныне так будет всегда?

– Скучаешь без него?

– Не особенно. Некогда. Работы много.

Леонид Петрович между тем вытащил из кармана шариковуюручку, придвинул к себе бутылку с ромом и начал рисовать на этикетке. Настя слюбопытством наблюдала за ним. Вот, значит, о чем говорила ей мама. Во времясерьезного разговора один на один…

– С Сашей давно виделась? Как там у них дела?

– Нормально. Саня работает, Дашка сидит с малышом илелеет мечту о втором ребенке.

Отчим помолчал, словно чувствуя, что разговор иссякает, и незная, каким еще способом его оживить.

– Доела? Ну, давай выпьем, ребенок. Твоездоровье. – Он поднял рюмку.

– И твое, папа.

Отчим слегка пригубил ром и поставил рюмку. Настя сделаланебольшой глоток, потом зажмурилась и выпила остаток одним махом. Напитокпоказался ей слишком крепким, она вообще любила только мартини, ничего другогоне пила. Но сейчас выпила до дна в надежде, что пройдет скованность, мешающаяей вести себя нормально. Леонид Петрович снова взялся за ручку и этикетку.

– Чудная у тебя привычка, – не выдержалаНастя. – Никогда не знала, что ты рисуешь на этикетках.

– Да ну? – вздернул брови отчим. – Неужели ниразу не видела?

– Ни разу.

– Странно. Впрочем, ты никогда не была особенновнимательной.

– Папа…

– Да я не в упрек, – засмеялся он. – Простоотмечаю. Хотя ты действительно могла этого не знать, в компаниях я себе такогоне позволяю, а вдвоем мы с тобой, по-моему, не пили ни разу. Или я ошибаюсь?

– Не ошибаешься, сегодня это впервые.

– Тогда извини, беру свои слова обратно.

Он снова поднес рюмку к губам, отпил еще немного.

– Мне не предлагаешь? – спросила Настя.

– Тебе уже хватит. Для того чтобы согреться и снятьозноб, вполне достаточно одной рюмки. Разве не помогло?

– Помогло, – призналась она.

– Ну и хватит. Если хочешь, добавь в чай капельку, тожехороший эффект дает.

Настя поставила чашки и разлила чай. Ром и в самом делеподействовал, руки стали теплыми и перестали дрожать.

– Покажи, как ты разрисовываешь этикетки, –попросила она.

Леонид Петрович пододвинул к ней бутылку и взял в руки чашкус горячим чаем. Настя рассматривала этикетку с заштрихованными светлыми участками.

– Забавное художество. – Она заставила себяулыбнуться и удивилась, что это у нее получилось без особых усилий. – Тытолько штрихуешь или рисуешь что-то свое?

– Когда как. Если на этикетке есть чей-нибудь портрет,то обычно трудно бывает удержаться, начинаю его уродовать. Усы пририсовываю,бороду, прическу меняю – короче, что в голову придет. Иногда до смешногодоходит.