Книга Несбывшаяся весна - Елена Арсеньева

– Ну а ты бы на моем месте отпустил? – усмехнулся Петр. –Она же крик поднимет!

– Пожалуйста, – проговорила Ольга дрожащим голосом, – Петр,давай его свяжем, – она указала на Полякова. – Ты сам свяжи, чтобы он непомешал тебе уйти. Я отдам бумаги, и ты… ты можешь убить меня, только,пожалуйста, ну пожалуйста, его не…

У нее перехватило дыхание.

– Наверное, я должен зарыдать от того, что слышу и наблюдаю,– хмыкнул Петр. – Но я не буду рыдать.

– Начальник расового отдела выступает перед публикой, – неунимался Вася-Не-Горюй, – и рассказывает: «Представители новой расы будутстройными, как Геринг, светловолосыми, как Гитлер, и рослыми, как Геббельс».

– Ха-ха-ха! – отреагировала публика.

– А это моя помощница, собачка Немка! – крикнул клоун. – Немка,покажи, как ваш народ любит своего фюрера?

Раздался грозный лай.

– Ой, ой! – заорал Вася. – Ты порвешь мои новые галифе! И ястану похож на тех фрицев, которых выбили из Сталинграда!

Хохот, аплодисменты.

– Петр, – вдруг сказала Ольга, – Мазуровку освободили отнемцев. Ты знаешь?

– Да, Мазуровку снова взяли красные, – глухо проговорилПетр, – я знаю. Только разве это свобода?

– А что с… ними?

Он понял, о ком речь:

– Если удалось, они, наверное, ушли с немцами.

– Зачем им немцы? – горько спросила Ольга. – Им не немцынужны, а Россия!

– Мне тоже нужны не немцы, а Россия, – ответил Петр. –Поэтому я здесь.

– Ну, если победят твои хозяева, России не будет, – злосказал Поляков.

– Оставь свою коммунистическую пропаганду, – процедил Петрсквозь зубы.

– Это не коммунистическая пропаганда, а здравый смысл, –сказал Поляков. – Я ненавижу коммунистов не меньше твоего. Я боролся с ними всюжизнь. Но когда началась война, я понял, что сейчас все русские должны бытьвместе. Иначе никакой России вообще не останется – ни красной, ни белой. Будетодин немецкий протекторат с унтерменшами. Новый лагерь, теперь уже для всехрусских, которые выживут. Самое большее, на что ты сможешь рассчитывать, этостать в нем надсмотрщиком. Завидная должность, верно?

Жил на свете немец Гитлер,

И попер на Волгу он.

Разорвут его на части

Под фашистский дружный стон! —

завел Вася-Не-Горюй. Скомандовал: – Подпевай, Немка!

И собачка тоскливо завыла, иногда сбиваясь на лай.

Ой, дурные времена

Для фрицев настали!

Зачем лезли в Сталинград?

Без штанов удрали!

– Подпевай, Немка!

Собачка старалась. Народ хохотал. Незамысловатые куплетикиимели колоссальный успех.

Взорвалась хлопушка. Рука Петра дернулась, Ольга зажала ротладонью.

– Не успел, – досадливо сказал Петр. – Ну, другой раз твойбудет, товарищ майор. А что ты там такое говорил, мол, с коммунистами всю жизньборолся? Что за вранье поганое?

– Не вранье, – качнул головой Поляков. – Это правда. Мойотец был до революции начальником сыскного отдела Энской полиции. У него былпомощник – Григорий Охтин. На них обоих напали на Острожном дворе весной 17-гогода. Отца убили, Охтин чудом выжил. Он вывез нашу семью из Энска, воспитал насс сестрой. Мы взяли чужую фамилию – нашей няни. Сестра умерла. Ее убили. Мы сОхтиным были вдвоем. Он меня считал за сына. Он мне и сказал: «Россия – одна.Такая или не такая – одна! Мы можем быть только со своими – какими бы они нибыли, главное, что с русскими, – или с врагами. С врагами я не могу. Поэтомудолжен сделать хоть что-то, если на фронт не берут». И он уехал настроительство укреплений – еще осенью 41-го. Там его и убили. Он спас вот ее, –Поляков кивком указал на Ольгу.

В палате, за занавеской-простыней начали одна за другойвзрываться хлопушки.

Поляков улыбнулся, не сводя глаз с Ольги.

– Охтин… – проговорил странным голосом Петр. – Ты все врешь,сука гэпэушная! Охтин – мой дядька, из-за которого нас… меня… Да… он бы тутвсех зубами рвал, если бы выжил! Ты врешь, сука гэпэушная! Врешь!

Его рука дернулась.

За занавеской хлопало так громко, что Ольга не слышала звукавыстрела. Она только увидела, что голова Полякова резко запрокинулась и упалана подушку, а на стену вылетела струйка крови и растеклась по ней.

Несколько мгновений она смотрела на померкшие, не отрывающиеот нее взгляда глаза Полякова, а потом колени у нее подкосились.

Издалека-издалека доносился голос Петра, но она как припалак груди Полякова, так и не отрывалась. Ловила биение сердца, но ничего неслышала. И грудь его была неподвижна.

Петр рывком поднял ее:

– Ну! Веди меня в прачечную. Возьмем пакет, потом доведешьдо гаража. Иначе ляжешь тут же!

– А ты думаешь, мне не все равно? – с трудом шевеля губами,проговорила Ольга.

Вырвалась, опустилась на колени, положила голову на подушку,прижалась щекой к щеке Полякова:

– Стреляй.

Она чувствовала, что в затылок уперся ствол, и мысленнопросила Петра поспешить. Может быть, они еще встретятся тут, поблизости, можетбыть, она догонит Георгия.

Ну вот, наконец-то грянул выстрел…

Что-то тяжелое рухнуло позади.

Крики, шум! Резкий голос:

– Всем назад! Всем выйти! Товарищи, соблюдайте порядок! Всемвернуться в палату!

И теплая рука потрясла Ольгу за плечо:

– Вы живы? Вы живы?

Кто-то поднял ее с полу. Она с трудом держалась на ногах, струдом понимала, что перед ней стоит Храмов… Петр лежал на полу, откинув руку спистолетом. Неподвижное, невзрачное лицо. Погасшие глаза. Он был мертв.

– Я опоздал, – пробормотал Храмов, глядя на Полякова.

– Да, – выдохнула Ольга.