Книга Большая книга перемен - Алексей Слаповский

– А он состоит? – спросил Сторожев.

– Да, мы справки наводили, а что?

– А то, что Кучерев, главврач диспансера, мой друг, и сейчас он мне все скажет. То есть не все, а телефон и адрес этого гэбиста!

Маргарита Семеновна Продольнова, услышав в прихожей стук и голоса, поняла: опять ее безумный муж кого-то привел. И, взяв чашку с чаем, ушла в дальнюю комнату, в спальню, чтобы не видеть и не слышать этого идиотизма.

В свое время Евгений Иванович Продольнов занимался налаживанием контактов или, как это грубо и несправедливо называли, вербовкой сексотов. Существовала особая технология. Вызывать людей в КГБ, беседовать в кабинете – слишком официально, объект мог напугаться. Поэтому работа велась в три этапа. Первый: человека зовут по месту работы в профком, там его встречает любезнейший Евгений Иванович. Не скрываясь, представляется, говорит, что нет никакого конкретного повода для разговора, а просто люди из органов решили выйти в народ – посмотреть, послушать, а не сидеть у себя за глухими стенами. Времена ведь меняются. Хотелось бы услышать мнение – куда они могут и должны меняться, кто виноват, что делать и т. п. Если объект в ходе разговора казался перспективным, Продольнов назначал вторую встречу – в гостинице «Спортивная», где был зарезервирован для этого особый номер с кроватью, столиком и двумя креслами, совсем как обычный. Естественно, беседа записывалась на магнитофон, составлялся также Евгением Ивановичем письменный отчет, по результатам которого начальство решало, разрабатывать ли объект дальше. В случае положительного решения объект приглашался на третью встречу – на квартире, где проживал чекист-отставник (получавший, помимо пенсии, за предоставление этой услуги какие-то деньги, вряд ли большие – служение идее и ощущение своей полезности само по себе было наградой для пенсионера). Объект, приходя, никого не видел, Евгений Иванович встречал его один, приглашал в комнату с массивной, плотно закрывающейся дверью и зашторенными окнами. Начиналась совсем уж доверительная беседа.

Работники тайной полиции во всех странах неплохие психологи, ибо имеют дело с глубинами человеческой натуры, не всегда привлекательными. Они знают, что в любом мужчине живет ребенок, которому нравятся шпионские игры. Гостиница, конспиративная квартира, все это должно приятно возбудить объект и вызвать у него желание играть дальше.

На квартире Евгений Иванович обычно заводил речь о необходимости перемен, высказывал легкое недовольство курсом партии и правительства, то есть либеральничал. И многие объекты, а были это, как правило, интеллигенты, доверчиво шли навстречу такой откровенности, раскрывали душу, в которой Евгений Иванович мог спокойно провести ревизию – без вскрытия, без экстраординарных мер, которые когда-то применялись чекистами и которых Продольнов не одобрял.

В итоге тем, кто казался наиболее годным, предлагалось сотрудничество в той или иной форме. Некоторые отказывались, и им ничего за это не было, настолько стали мягкими времена, а кто-то и соглашался, до того убедительно Евгений Иванович говорил о том, что сотрудничать с органами мужественно и патриотично.

А потом – крах, позорная пенсия на общих основаниях, без учета заслуг, депрессия, которую неучи-врачи сочли шизофренией (потому что сами шизофреники!), лечение в клинике…

Несколько лет бездействия, пустоты.

Но однажды Евгений Иванович вышел в народ, прогулялся, свернул в пивнушку, постоял среди беседующих, быстро втерся в доверие к одному из них – и привел домой. Там он выпытал у него все, что хотел, после этого записал, аккуратно подшил в папку и поставил в шкаф, где у него хранился личный архив.

Жизнь снова обрела смысл, папки пухли, множество людей побывало в кухне у Продольнова. Евгений Иванович работал с людьми теперь уже не с целью вербовки, а для сбора данных о тех, кому, по его мнению, грозит неизбежное возмездие.

Маргарита Семеновна терпела и ждала, когда Евгений Иванович умрет (почему-то была уверена, что умрет он раньше нее), и она сможет поехать к детям и внукам. Могла бы и сейчас поехать, но тогда муж умрет сразу же, а это не по-божески.

На этот раз объект сам навязался: позвонил, представился журналистом, попросил о встрече.

Евгений Иванович назначил время, но не дожидался дома, а вышел, сел напротив подъезда на лавочку за кустами, наблюдал. Человека сначала надо спокойно рассмотреть, оценить и только после этого решить, вступать ли в контакт.

Ровно в пять, как было условлено, к подъезду подошел довольно неказистый мужчина вполне безобидного вида. Но Продольнов опытным глазом сразу определил: агент. Это нынешние неумелые эфэсбэшники подослали, они не раз уже пытались воспользоваться знаниями Евгения Ивановича. Только нет уж, перебьются, предатели государственной пользы!

Человек потоптался перед дверью с кодовым замком (кода ему Евгений Иванович предусмотрительно не сообщил), достал телефон, Евгений Иванович окликнул:

– Не мне звоните?

– Наверное, вам. Евгений Иванович?

– Так точно. Пройдемте.

Дома, задав несколько наводящих вопросов, Продольнов убедился – шпион, причем шпион неумелый. Показал удостоверение личности от своей газеты, хотя его не просили. Зачем нормальный журналист будет совать ему, старику, удостоверение? Назвался Ильей Васильевичем Немчиновым. Ну, пусть будет так. Не исключено даже, что он действительно Немчинов и действительно работает в газете, но служить другим структурам вполне может.

Посетитель, человек явно неопытный, вилял вокруг и около, сказал, что пишет статьи о прошлом, что знает о Продольнове как о борце за правду и сведущем человеке.

Нет уж, Евгений Иванович привык добывать информацию, а не делиться ею с кем попало. Усадив Немчинова за стол, он незаметно нажал на кнопку магнитофона, скрытно помещенного под столом на табурете и одобрительно глянул на подоконник, где стояла пластиковая ваза без воды, с бумажными густыми цветами, там таился микрофон, а шнур от него тянулся к магнитофону через отверстия в вазе и подоконнике, искусно высверленные Евгением Ивановичем.

– Я бы рад помочь, молодой человек, но – увы. Память слабая, ничего не помню. Абсолютно!

– Даже о таких людях, как… – и Немчинов назвал несколько громких фамилий, а в их ряду и фамилию Костякова.

Продольнов вскинул глаза к потолку, сморщился, пошевелил губами:

– Нет! Не припоминаю. Раньше архивами пользовался, но где те архивы! Уничтожены!

– Как это? Не контора какая-нибудь, КГБ все-таки.

– Поэтому и уничтожены. Видите ли, молодой человек, каждое дело характеризует не только того, на кого оно заведено, но и того, кто его завел. И тех, кто поставлял информацию. Логично?

– Вполне.

– Ну вот. А в новое время эти люди, и мои бывшие коллеги, и информаторы пришли к власти. А бывшие антисоветчики ушли опять в оппозицию. Парадоксально, но реально. Поэтому хранение многих материалов стало нежелательным – вдруг узнают, что нынешний председатель областной думы был сексотом?