Книга Люди огня - Олег Волховский

— Хм…

— Благодаря суфийскому влиянию возник Францисканский орден. Франциск начинал свои проповеди с приветствия: «Да будет мир божий с вами!» — это явно арабское приветствие.

— Ага! «Pax vobiscum» — тоже арабское приветствие.

— Что вы сказали?

— «Мир вам» по-латыни.

— Вот! Вот видите! И здесь арабское влияние. Более того, чтобы выбрать верное направление, Франциск заставил своего ученика брата Массео вращаться вокруг своей оси. Явное влияние ордена Мевлеви!

— Угу! Еще детская игра есть такая. Очень распространена в Европе. Тоже влияние дервишей?

— Да! Вот видите.

Это было забавно, но начинало надоедать. Я знаю, что Россия — родина слонов. Суфизм, похоже, тоже претендовал на всеобщее отцовство. В следующий момент Идрис Султан заявит, что рыцари Круглого стола находились под влиянием суфизма, а Артур и Аттар — одно и то же лицо. Да, конечно, алгебра, алхимия, Альдебаран, Альтаир. Артикль «аль» с головой выдает происхождение. Но остальное!..

— Одного из суфийских учителей Зу-н-Нуна Мисри называли Королем или Владыкой Рыбы. Помните короля-рыболова из «Смерти Артура», у которого хранился Грааль?..

Поругаться мы не успели, потому что на пороге наконец появился Эммануил, который обнимал за плечи араба со взглядом бессмертного. Оба казались усталыми, более того, измотанными. Я понял, что араб и есть Величайший шейх. Господь победил, но ему дорого обошлась эта победа.

ГЛАВА 7

Эр-Рияд мы завоевали без проблем. Нынешние короли были куда менее фанатичны, чем их предки, князья Дерайи, бросившиеся завоевывать мир под знаменем нового (и единственно верного) учения единобожников или салафитов (чистых). Последний термин напомнил мне о катарах, но эти были куда агрессивнее и в свое время дошли до Евфрата. Но там не задержались. Официальный ислам объявил их еретиками, и на этот счет была отдельная фетва.

К исламу Мувахиддун относились примерно так же, как пуританские секты к католицизму. Признавали только Коран и раннюю сунну, Учения богословов и мазхабы отрицали, хотя на деле находились под влиянием самого буквалистского, ханбалитского мазхаба. Понятно. Если в Библии сказано, что небо — твердь, значит, твердь, и нечего здесь думать. И звездочки к нему прибиты, а поверх хрустального купола — вечные воды (потому и голубое), а внизу — плоская земля.

Салафиты сходили с ума несколько по-своему, поскольку буквально толковали не Библию, а Коран. И если в Коране сказано, что Бог сидит на престоле — значит есть престол и есть, чем сидеть. Я по ассоциации вспомнил фреску Микеланджело в Сикстинской капелле, на которой Бог-отец повернут к публике как раз тем местом, которым следует сидеть на престоле.

Но это детали. Я понял, с кем мы имеем дело.

А еще с отцом-основателем движения случился один конфуз — он умер. Конечно, последователи утверждали, что его отравили враги, но все равно как-то несолидно для святого умереть во цвете лет. Традиционные мусульмане его святости не признавали. И на этот счет тоже существовала фетва: «О том, можно ли считать Мухаммада абд-аль-Ваххаба вали?»[123]Ответ был однозначным: нельзя.

Слава Богу, нынешние короли Аравии заботились более о ценах на нефть, чем о религиозных истинах. А потомков основателя секты Абд-аль-Ваххаба можно было не принимать в расчет, поскольку они давно утратили власть, даже духовную. Короли стали и имамами, и улемами[124], и кади[125].

Эммануил обещал за нефть все-таки что-то заплатить и даже вложить деньги в разработку новых месторождении — и это решило дело.

Мы отправились на юг, в Счастливую Аравию, и победно прошли по эмиратам до Катара и Бахрейна.

Тогда и раздался первый звоночек. Стало известно, что салафиты, отказавшиеся подчиниться воле короля, собираются в Неджде, найдя приют у одного из бедуинских племен, и туда же стекаются все мусульмане, недовольные властью Эммануила, со всего исламского региона.

Впрочем, стекаться было проблематично. Плоскогорье Неджд со всех сторон окружено песками Нефуда — остров посреди пустыни. Много народу не соберется. Однако Эммануил погрузил армию на Двараку и перелетел в Неджд. Плоскогорье было захвачено за две недели. Впрочем, это не очень обнадеживало: судя по всему, часть бедуинов просто оставили его и ушли в пустыню. Эммануил не стал преследовать беглецов, он торопился: впереди лежала Мекка. Мы приближались к горам Хиджаза.

Горы пропустили нас.

Месяц паломничества давно закончился, и в Мекке было относительно безлюдно. Запретная мечеть[126]снаружи напоминала вокзал. Точнее, три средних европейских вокзала, поставленных в ряд. Внутри же походила на стадион. Даже молитвенные коврики выложены по кругу, как трибуны, Вокруг трехъярусные колоннады. Под арками — свет, как сотни лампад.

Колизей! Только не полуразрушенный, а целехонький и ухоженный, с блестящим мраморным полом, выложенным крупными белыми плитами. В центре — черная Кааба, храм в храме. Золотая арабская вязь по черному покрывалу.

Мы шли по белому мрамору, между рядами красных ковриков, не обращая внимания на косые взгляды немногих посетителей. Эммануил подошел к Каабе и коснулся черного камня.

Был свет, вспышка света. Ее видели все, кто был в мечети. Камень стал белым, тем самым райским яхонтом, которым, как говорят легенды, и был вначале, почернев позже от людских грехов.

Мы еще успели посетить Медину. Эммануил постоял у могилы Мухаммада. Все же он умер и был похоронен, «Взят на небо» — поэтическое преувеличение. А рядом было приготовлено место для захоронения Исы.

— Не каждый, проходя двором,

О гроб споткнется свой, —

процитировал Эммануил поэму Рэдингской тюрьмы.