Книга Андропов вблизи. Воспоминания о временах оттепели и застоя - Игорь Синицин

Андропов вздохнул, вспомнив, видимо, каким он был парнем.

— Бывали и юмористические ситуации, — продолжал Юрий Владимирович, улыбаясь, — особенно когда вода падала быстро. Был старый такой капитан Фуабер на шекснинском пароходе «Волжин». Так вот у этого «Волжина» был крен постоянный на правый борт. Однажды, когда после половодья вода быстро уходила, он сумел напороться так: две трети парохода на земле, а одна треть висит на высоком берегу над рекой…

С удовольствием рассказал гостям и о довоенной волжской эскадре колесных тихоходов, о которых гости и не знали.

— Помню, как скот у нас возили пароходы серии «драгоценных камней» — «Изумруд», «Алмаз»… Как маленькие пароходики, «Гаршин», «Чернышевский», ходили с мая по большой воде, а потом, когда река мелела до сорока сантиметров глубины на перекатах и из Осташкова делали попуски воды, они «шлепали» и по маловодью…

— А вы на Волге-то бываете? — спросил с характерным волжским говорком замполит Юрий Шумаев.

— Дальше Завидова не бываю, — со вздохом сожаления ответил Юрий Владимирович. Вспомнил тут же о Белом озере и что нигде так не укачивало, как на его просторах…

Беседовали, наверное, около часа. Гости рассказали о современном Рыбинске, пригласили побывать в техникуме, совершить прогулку по городу. Андропов вспомнил, что в его бытность население старинного города на Волге составляло 100 тысяч человек. Обещал подумать и, может быть, следующим летом побывать в городе своей юности.

— Теперь у нас 241 тысяча жителей… — сообщили земляки.

На прощание на листке блокнота Юрий Владимирович написал от руки короткое приветствие коллективу техникума. Как водится, сфотографировались на память. Рыбинцы ушли воодушевленные теплым дружеским приемом. Столь высоко поднявшийся в чинах земляк не зазнался, не задрал нос. Для людей это было очень важно само по себе. Меня удивило, что они ничего не просили, просто пообщались со своим бывшим комсомольским секретарем. Приехали они по собственной инициативе. Он тоже хлебнул глоток воздуха из своей молодости. Ведь тогда никто не думал об играх с электоратом…

Характеры прирожденных лидеров, за которыми идут соратники и массы, тоже бывают разными. Если Леонид Ильич Брежнев был внешне открыт и контактен, как говорится, рубаха-парень или, скорее, мягко стелет, да жестко спать, то Юрий Владимирович был вежливо улыбчив, тверд и жёсток. Именно жёсток, а не жесток. Со своими коллегами в верхушке партии он не сближался, не катался вместе с ними на охоты и застолья, не упивался вином на днях рождения. Это давало повод некоторым членам политбюро в своих позднейших мемуарах осуждать его за сухость, нежелание контактировать в дни отдыха. Он старался дистанцироваться и от «курортного секретаря» Горбачева, когда лечился в Кисловодске, а первый секретарь Ставропольского крайкома со своей женой постоянно навязывался в «дружбу» к нему и всем другим высокопоставленным курортникам.

Наряду с жесткой хваткой, организаторским талантом, сильной волей и целеустремленностью я хотел бы отметить определенную трусливость, которую Андропов проявлял в отношении Брежнева, свойство теряться в некоторых сложных ситуациях, когда было трудно найти мгновенный выход из положения, не вредивший делу и не затрагивающий его собственное высокое личное положение. Он всегда подчеркивал в беседах с соратниками, что надо оберегать Брежнева, особенно когда вождь стал очень больным и почти недееспособным человеком. Юрий Владимирович считал, что именно тогда его надо было особенно беречь, поскольку его уход на пенсию повлек бы за собой столь ощутимое изменение баланса сил в политбюро, вспышку личных амбиций и претензий на пост генерального секретаря совершенно неподходящих претендентов, как Кириленко, Щербицкий, Гришин, Черненко. За каждым из них стояла своя группировка политиков, деятелей ВПК, экономики…

Он не плел никаких заговоров против Брежнева, как пишут некоторые авторы, а верно служил ему и охранял его власть. Но когда политическая ситуация в стране потребовала от него жестких действий в борьбе с коррупцией, он не постеснялся затронуть на принципиальной основе родственников и ближайших друзей генсека. В свою очередь, слухи о заговорах против самого Андропова, бытующие в некоторых публикациях о нем, сильно преувеличены.

Врожденная, а возможно, и благоприобретенная скрытность Юрия Владимировича не позволяла никому что-либо знать о его семье, вернее о двух семьях. Я лично, будучи с ним рядом в течение десяти лет, не знал о том, что он расстался с первой женой и уехал в Петрозаводск еще перед войной, когда его перевели туда на работу из Ярославля, где он уже был первым секретарем обкома комсомола. Впервые я прочитал об этом только в двух биографических романах, написанных о нем после смерти. Но даже если бы я и знал об этой драме его личной жизни, то никогда не позволил себе копаться в ней и давать комментарии.

Вторую жену, Татьяну Филипповну, я никогда не видел, а только слышал о ней, что она хронически больна, ее болезнь носит нервный характер и она заболела после того, как из окна советского посольства в Будапеште, во время венгерского восстания, увидела жестокие казни коммунистов-мадьяр, сторонников Москвы, и работников венгерской госбезопасности. Банды провокаторов ловили этих людей, вешали их за ноги, жестоко издевались над ними и вырезали еще на живых людях ножами кровавые звезды…

Юрий Владимирович любил жену и жалел ее. Как юноша, он посвящал ей стихи. По большим праздникам ядро старой «команды Андропова» — Крючков, Плеханов, Лаптев, Карпещенко, пришедшие вместе с ним в КГБ из аппарата ЦК в мае 1967 года, — посылало Татьяне Филипповне роскошные букеты роз. Я не был допущен в это ядро с первых дней работы у Юрия Владимировича. Возможно, потому, что сам не стремился к этому сближению, памятуя, что мне никто не может давать указания, кроме него самого. А в ядре, как и в любой группировке при дворе властителя, есть своя субординация. Я не сближался со старыми генералами КГБ, друзьями и врагами моего отца, человека, который учился вместе с ними в школе нелегалов и имел более чем за сорок лет выслуги свои служебные, дружеские и враждебные отношения. Кроме того, с генералами моего круга общения на третьем, руководящем этаже была большая разница в годах. Я принадлежал по возрасту и взглядам совершенно к другому поколению. Мне было неинтересно, ради того чтобы «сплачиваться» с ними, на что они упорно намекали, ездить на уик-энды в маленький, но роскошный дом отдыха для руководства КГБ на Рублевском шоссе, где они все регулярно собирались. Мне не нравились и циничные взгляды некоторых начальников в КГБ, сложившиеся у них еще в сталинские времена. Увы, и идейных сталинистов среди них было еще довольно много…

О детях Юрия Владимировича от второго брака — сыне Игоре и дочери Ирине — мы почти с ним не говорили. Впрочем, из того немногого, что мне доверил знать о них Юрий Владимирович, было понятно, что он любил их и очень годился ими. Сын Андропова окончил Московский государственный институт международных отношений, входивший в систему МИД СССР. Он хорошо знал английский язык, о чем мечтал также его отец. Но у Юрия Владимировича было слишком мало времени на изучение языка, и второй том учебника для языковых вузов известного автора Бонк лежал у него на столике в комнате отдыха скорее как декорация, чем орудие изучения английского. Может быть, в силу великолепной памяти Андропов и мог связно и грамматически правильно говорить по-английски, однако я этого никогда не слышал.