Книга Благодать и стойкость. Духовность и исцеление в истории жизни и смерти Трейи Киллам Уилбер - Кен Уилбер

Повторю еще одно. Я напоминаю себе: все, что я делаю, может принести очень маленький результат или вовсе никакого результата. Я напоминаю себе, что надо спокойно дышать, надо расслабиться. Мотивация, которая подогревается угрызениями совести по поводу прошлого, только подрывает мои силы. Когда я замечаю, что цепляюсь за что-то, то тут же напоминаю себе: надо отпустить хватку. Надо быть добрее к себе. Уметь жить без необходимости знать что-то наверняка. Все та же вечная загадка: жить с усилием без усилия, с выбором без выбора, со стимулом без стимула. Двигаться к цели без необходимости ее достичь.

Когда Трейе начали делать второй цикл химиотерапии (который прошел совершенно гладко), перед ней снова встала проблема визуализации — ведь предполагалось, что она будет визуализировать, как химиотерапия атакует рак. Сложность была связана с выбором между так называемыми активной и пассивной визуализациями. В итоге она почувствовала, что важна и та, и другая, — снова оказалось, что надо не противопоставлять «бытование» и «делание», а искать разумный баланс между одним и другим. Впрочем, в то время онкологические больные в основном использовали высокоактивную визуализацию, и Трейя чувствовала, что ее нужно сделать более открытой, менее прямолинейной. В этом направлении она часто работала с Эдит, которая сама была трансперсональным психологом с уклоном в сторону роджерианства[120]. Трейя записывала ее замечания, и эти записи потом широко распространились в различных американских центрах по лечению рака.

— Кен! Кен! Ты здесь?

— О, привет, Норберт. Что случилось?

— Посмотри сюда.

— Ничего себе! Господи, откуда она взялась? Глазам своим не верю!

Как-то раз я сидела в своей палате, у меня была Эдит, как вдруг зашел Кен. Я рассказывала Эдит, как потеряла звезду и как работала над тем, чтобы внутренне отказаться от нее, подарить всем людям. Я сказала, что придаю очень много смысла этой потере, ведь звезда была моим талисманом. Кен стал подшучивать над этой странной, суеверной стороной моего характера. Подсмеиваясь, он говорил, что положительным предзнаменованиям я не придаю и малой толики того смысла, что придаю отрицательным. Я немедленно сказала: «Нет, это неправда, для меня и хорошие знаки тоже очень важны». — «Ах так, — сказал он, — значит, ты веришь в добрые предзнаменования? Тогда что скажешь на это?» — и вытащил из кармана золотую звезду на цепочке. Я была потрясена. Откуда она взялась, ведь прошло так много времени? Кен долго не хотел рассказывать, как она нашлась. «Раз уж ты придавала такой дурной смысл тому, что ее потеряла, я просто хотел убедиться, что, когда она появилась снова, ты так же решительно истолкуешь это как хороший знак».

Женщина, работавшая в прачечной при гостинице, нашла ее в заднем кармане моих брюк — кармане, про который я даже не помнила, что он существует. Видимо, в бассейне я побоялась просто оставить в шкафчике с одеждой и положила в этот карман, а потом благополучно забыла. Мне было приятно, что звезда вернулась, что она уютно висит у меня на шее и, надеюсь, приносит мне счастье. Но есть одна странность: как бы я ни любила эту звезду, когда она пропала, я острее чувствовала ее силу. Я продолжаю представлять себе, как дарю ее, вижу ее на других людях, представляю себе, как она живет в их сердцах. Это хорошая практика, но не такая сильная, как «отдавать» вещь, по которой я продолжаю скучать, но которой у меня нет. С другой стороны, когда воспоминания о звезде потускнели, практика утратила бы свою яркость, а так звезда висит у меня на шее как постоянное напоминание, и практика продолжается.

Буквально на следующий вечер, во время прогулки в лесу вместе с Эдит, это упражнение повлекло за собой важные последствия. Я представляла себе, как отдаю свою звезду, и вдруг заметила: если я добра к самой себе, у меня появляется чувство, что я недобра к окружающим. Старая проблема «последнего глотка вина» — если я добра к себе, то выпиваю последний глоток сама, а значит, никому другому он уже не достанется.

Я ощущала в этом внутренний конфликт, вопрос «Кто я?» неожиданно всплыл снова. И я начала понимать: на самом деле нет разницы между добротой к себе и добротой к другим, тут нет конфликта, который мне виделся. Если я достаточно хорошо прорабатываю вопрос «Кто я?», то границы, различия между мной и другими начинают растворяться, так что это уже перестает быть вопросом «либо-либо»: либо быть доброй к себе, либо — к кому-нибудь другому. И чем больше растворяется эта граница, тем отчетливей действия, которые я истолковывала как проявление любви к другим, становятся действиями, которые я хочу совершить по отношению к себе самой. Я радуюсь, оставляя кому-то другому последний глоток вина. Или, если уж на то пошло, все вино!

Это очень важная для меня тема. Я уже прорабатывала ее в ситуации со звездой и еще раньше, занимаясь тонглен. Теперь я сделала новый шаг по этому пути, с помощью вопроса «Кто я?» снимая это чувство отделенности, обособленности. Каждый раз, хватая последний кусочек сыра, я спрашиваю: «Стоп. Кто его схватил? Кто чувствует себя обделенным?» И тогда я получаю такое же наслаждение, отдавая его. Как говорит Кен, всегда есть только одно «Я», которое наслаждается всем этим. Мне кажется, именно жесткая и поспешно проведенная граница между мной и другими преграждала мне путь раньше и мешала быть по-настоящему доброй к самой себе. Запертая этими границами, я чувствовала себя обделенной, если была добра к другим, и считала себя скупой и алчной, если была добра к себе. Теперь же стало намного легче избавляться от этого и с радостью отдавать что-то другим — и для своей, и для чужой пользы. Я, разумеется, и раньше это знала, но теперь это знание реализуется в очень конкретных и практичных формах, и для меня это очень важно.

Когда Трейя приходила в себя после второго этапа химиотерапии, ее легочная инфекция вызвала небольшое воспаление. Врачи уверяли, что тут нет ничего страшного, но, опасаясь контактов Трейи с внешним миром, они попросили меня несколько дней не навещать ее. Мы стали общаться по телефону; она занималась творчеством, медитировала, писала письма, работала с вопросом «Кто я?», делала записи в дневники, и все у нее шло хорошо.