Книга Похититель душ - Энн Бенсон

В тишине зала раздавались его слова, и их глубокий смысл оказался всепоглощающим – могущественные аристократы и их жены вытягивали шеи, стараясь не пропустить ни единого звука, даже когда речь шла о полномочиях суда.

Но когда он начал перечислять преступления, в которых обвиняли Жиля де Ре, зрители замерли на своих местах.

– …Что эти мальчики и девочки были захвачены вышеназванным Жилем де Ре, обвиняемым, а также его сообщниками… Что детям перерезали горло, убивали, расчленяли их тела и сжигали и измывались над ними другими позорными способами. Что вышеназванный милорд Жиль де Ре, обвиняемый, жертвовал тела детей демонам… Многие показания говорят о том, что вышеназванный Жиль де Ре вызывал демонов и духов зла и приносил детей им в жертву, иногда после их смерти, иногда в момент их кончины; что вышеназванный обвиняемый также самым постыдным и возмутительным образом практиковал грех содомии с этими детьми, презрев законы природы и нашего Господа… Что вышеназванный Жиль де Ре, находящийся во власти духов зла и окончательно отбросивший надежду на спасение своей души, забирал, убивал и расчленял тела детей – собственноручно, а также с помощью своих сообщников. Затем он приказывал сжигать тела, превращая их в пепел, который он прятал… Что в течение вышеназванных четырнадцати лет он находился в тесной связи с еретиками и колдунами, множество раз прибегал к их помощи, встречался и сотрудничал с ними, выслушивал их догмы, изучал книги, рассказывающие о запретной практике алхимии и колдовстве…

Всего сорок три пункта обвинения – когда обвинитель закончил чтение, некоторые дамы находились в полуобморочном состоянии. Зрители, которые в самом начале были заинтригованы и ошеломлены, притихли во время бесконечного перечисления ужасов, сотворенных Жилем де Ре и его сообщниками, и, казалось, лишились дара речи. Но я заметила, что из всей толпы двое – мадам Жарвилль и мадам Томин д'Арагин – вели себя так, словно им было мало тех кошмарных подробностей, которые огласил обвинитель. Они не сводили с милорда глаз, так истинный верующий взирает на лик святого в надежде, что на него перейдет хотя бы часть его благости.

– Возмутительно, – прошептал брат Демьен, увидев, куда я смотрю. – Я слышал, что Пуату привозил этих женщин в Шантосе и они наблюдали за убийствами из потайного места. Говорят, они не раз выражали желание воскресить свои эмоции.

Я откинулась на спинку стула, не в силах скрыть потрясения: как может женщина, даже та, что не дала новой жизни, наблюдать за убийством детей! Это было выше моего понимания. Не говоря уже о…

Голос де Пенкётдика прервал мои тяжелые размышления; он назвал имя милорда и велел ему встать лицом к суду. Жиль де Ре выпрямился во весь рост и повернулся к судьям.

– Вы ответите, месье, на множественные обвинения, выдвинутые против вас, – произнес де Пенкетдик. – Вы дадите клятву и будете говорить по-французски.

Обвиняемый оглядел огромный зал, время от времени задерживаясь на том или ином из своих подданных. Но только две его почитательницы осмелились ему ответить, и то лишь мимолетно. Смотреть в глаза такого человека было небезопасно.

– Вы намерены ответить, месье? – снова спросил де Пенкетдик.

В зале повисла такая тишина, что мы слышали, как жужжат мухи; милорд ничего не ответил на вопрос обвинителя. Все глаза обратились на великого маршала Франции. Затем тишину нарушил вздох разочарования, вырвавшийся у Пенкётдика, и все посмотрели на него. Медленно, поскольку иначе не позволял возраст, он повернулся к его преосвященству и брату Блуину и едва заметно кивнул, видимо, это был заранее оговоренный сигнал. Затем он сел в обитое бархатом кресло, с которого поднялся несколько минут назад, снова превратившись в безмолвного старика.

Жан де Малеструа слегка наклонился вперед и заявил:

– Вы будете отвечать, милорд.

Почему Жиль де Ре ответил его преосвященству, своему давнему врагу, а не Пенкётдику, с которым его не связывала вражда, я не знаю. Он посмотрел в глаза Жана де Малеструа и с подчеркнутым высокомерием сказал:

– Не буду.

Все дружно вскрикнули от изумления. Отказаться отвечать представителю Бога – страшная ересь. Обратиться к нему без полагающегося уважительного титула также неслыханно.

– Я снова повторяю, милорд: вы должны ответить на выдвинутые против вас обвинения. И советую вам хорошенько подумать о своей бессмертной душе.

Я видела, что Жиль де Ре старается держать себя в руках, чтобы не взорваться, – он дрожал и кипел от негодования.

«Клянусь тебе, Этьен, я думала, что он взорвется, – когда он не получил того, что хотел, он задерживал дыхание, пока не посинел. Потом он выпустил воздух и пришел в страшную ярость, он был похож на молодого быка, которому проткнули глаз! Этот мальчик не принимает отказов, он непременно будет добиваться своего… Иногда мне хочется собственноручно его выпороть, и я жалею, что это запрещено».

«Успокойся, Жильметта. Воспитывать этого ребенка не твое дело».

«Если не мое, тогда чье? Его необходимо воспитывать».

И вот теперь мы стали свидетелями этого недостатка в воспитании – уж не знаю, кого следует винить в том, что все сложилось именно так.

– Я не буду отвечать, – снова заявил он и сначала посмотрел на Жана де Малеструа, а потом на брата Блуина. На лице у него презрение боролось с гордостью. – Вы не являетесь и никогда не были моими судьями.

– Именем Господа нашего, который есть и всегда будет вашим судьей, я требую, чтобы вы ответили на обвинения, предъявленные вам сегодня.

Неожиданно Жиль де Ре принялся кричать на Жана де Малеструа и судей, и все трое резко отшатнулись, словно вдруг испугались за свою жизнь.

– Вы все воры и мерзавцы, вы получили взятки за то, чтобы осудить меня, – вопил он, – и я лучше буду болтаться на виселице, чем стану отвечать перед такими судьями, как вы.

Он повернулся и направился к двери, но два стражника его остановили. Он не подчинился и попытался вырваться, и на какое-то мгновение мне показалось, что ему это удастся. А тем временем в зале суда воцарился настоящий хаос. Жан де Малеструа вскочил на ноги и, когда к нему подтащили Жиля де Ре, громко сказал, пытаясь перекричать шум толпы:

– Возможно, вы не до конца понимаете, какие обвинения против вас выдвинуты, милорд. – Он повернулся к одному из писцов. – Повторите обвинения по-французски, чтобы барон де Ре их понял, поскольку он, судя по всему, не осознает, в каком серьезном положении находится, по-видимому, он не знает латыни.

Жиль де Ре возмущенно замахал руками.

– Je comprends le Latin![67]

– Даже слишком хорошо, – едва слышно прошептала я.

Мне с трудом удавалось отобрать у него «Двенадцать Цезарей»[68], когда он был ребенком. От этой книги мне всегда становилось нехорошо. Какие страшные вещи творили мерзавцы именем своей власти! Подобные истории могут нанести страшный вред душе ребенка, сделав ее глухой к кровавым ужасам. Однако Жан де Краон настаивал на том, что она должна стать частью его образования, и Ги де Лаваль не возражал.