Книга Оперативный центр. Государственные игры - Том Клэнси
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Какие могут быть извинения, – успокоил его Худ. – Все нормально.
Американец встал и посторонился, уступая место врачу и ее ассистенту. Женщина осмотрела раны на шее, на черепе и нижней части лица Хаузена, чтобы убедиться, не нужно ли остановить кровотечение. Затем она проверила его глаза и пульс и бегло прошлась по позвоночнику.
– Нервный шок средней тяжести, – сообщила она помощнику. – Давайте его забирать.
Быстро доставили носилки, и Хаузена вынесли из “лонгрейнджера”. Худ вышел вслед за ними.
– Пол! – позвал Хаузен, когда носилки спускали из вертолета.
– Я здесь, – откликнулся Худ.
– Пол, но наше дело еще не закончено, вы понимаете?
– Я знаю. Мы сделаем так, чтобы региональный центр заработал. Берите инициативу в свои руки. А сейчас вам лучше не разговаривать.
– В Вашингтоне… – начал Хаузен, когда его стали загружать в “скорую помощь”, и слабо улыбнулся. – В следующий раз мы встретимся в Вашингтоне… И без такого шума…
Худ улыбнулся в ответ и, прежде чем захлопнулась дверца, сжал руку Хаузена.
– Может стоит его пригласить на финансовые слушания в Конгрессе, – предложил Мэтт Столл, стоявший за спиной Худа. – Сегодняшний день показался бы ему отдыхом на пляже.
Худ повернулся к компьютерщику и положил руку ему на плечо.
– Мэтт, сегодня вечером ты был настоящим героем. Спасибо.
– Бросьте, шеф, ничего особенного. Поразительно, на что становишься способен, когда что-то угрожает твоей заднице и у тебя нет никакого выбора.
– Ну, это не всегда так, – возразил Худ. – Находясь под обстрелом, очень многие впадают в панику. А вы не запаниковали.
– Ерунда, – ответил Столл. – Я просто не показывал виду. Однако мне кажется, что у вас еще остались незавершенные дела. А поэтому я на цыпочках удаляюсь и ухожу в нервный срыв.
Столл направился к машине.
Нэнси стояла чуть поодаль в полумраке прямо напротив Худа.
Прежде чем подойти, Пол какое-то время смотрел на нее. Ему хотелось сказать ей, что она тоже вела себя геройски, но он этого не сделал. Нэнси всегда недолюбливала комплименты с похлопываниями по плечу. И еще Пол знал, что это было не то, что ей хотелось бы от него услышать.
Худ взял ее за руки.
– Пожалуй, мы с тобой ни разу нигде так поздно не задерживались, – заметил он.
Нэнси хмыкнула, коротко улыбнувшись. Из глаз ее катились слезы.
– Тогда мы были старомодными чудаками, – сказала она. – Ужин, чтение в постели, новости в десять часов, ранние киносеансы по уик-эндам.
Пол неожиданно ощутил тяжесть бумажника в кармане от лежавших в нем билетов. Нэнси этой тяжести не чувствовала. Она смотрела ему прямо в глаза с тоской и любовью и не собиралась облегчать этот груз.
Пол большими пальцами погладил ее ладони и положил руки ей на плечи. Потом поцеловал в щеку. Когда он ощутил теплоту ее солоноватых слез, ему захотелось придвинуться ближе, обнять ее и поцеловать за ухом.
Он отступил на шаг назад.
– Будет много вопросов, масса комиссий и судебных разбирательств. Мне хотелось бы предоставить тебе адвоката.
– О'кей, спасибо.
– Я уверен, когда все это кончится, кто-то подберет собственность “Демэн”. У моих людей хватит связей, чтобы надавить где угодно. Я позабочусь, чтобы тебя устроили. А до тех пор Мэтт найдет, чем тебе заняться.
– Спаситель ты мой, – язвительно ответила она. Худ почувствовал раздражение.
– Нэнси, мне тоже невесело. Но я не могу дать тебе того, что ты хочешь.
– Так уж и не можешь?
– Не могу, не отобрав у кого-то еще, кого-то, кого я люблю. Я провел вместе с Шарон большую часть своей взрослой жизни. Мы сроднились в таких отношениях, которые для меня имеют особенное значение.
– И это все, что тебе надо? – спросила она. – Взаимоотношения, имеющие особенное значение? Должно быть, ты бредишь. Правда, мы и тогда были в бреду. Но даже когда мы ругались, у нас оставалась страсть.
– Да, – согласился Худ, – но с этим покончено. Мы с Шарон счастливы друг с другом. Можно много рассуждать о верности, зная, что кто-то все равно будет рядом…
– В несчастье и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии… – с горечью произнесла Нэнси.
– В этом, – сказал Худ, – или даже просто в кинотеатре. У Нэнси опустились уголки губ. Не отводя взгляда, она часто-часто замигала.
– Ох… – выдохнула она. – Не в бровь, а в глаз. Худ сожалел, что причинил ей боль, но по крайней мере он нашел в себе силы сказать то, что было необходимо. Это было не здорово, но правильно.
Нэнси наконец отвернула лицо.
– Полагаю, это означает, что мне стоит добраться до города вместе с полковником Байоном, – сказала она.
– Здесь скоро будет местная полиция, – отозвался Худ. – Они позаботятся, чтобы мы не остались без транспорта.
– Ты так и остался тугодумом. – Она вызывающе улыбнулась. – Я имела в виду, что полковник не женат… Это была шутка.
– Дошло, – сказал Худ. – Мне очень жаль. Нэнси глубоко вздохнула.
– Но не настолько, насколько мне. Я жалею обо всем. – Она снова посмотрела на него. – Даже несмотря на то что все вышло не так, как мне хотелось бы, было здорово с тобой повидаться. И я рада, что ты счастлив. Искренне рада.
Нэнси удалялась, слегка покачиваясь на ходу. Как и тогда, когда он заметил ее в отеле, ее волосы взлетали то в одну сторону, то в другую. Худ двинулся вслед за нею. Не замедляя шага, Нэнси подняла руку вверх, словно дорожный полицейский, останавливающий движение, и покачала головой.
Худ смотрел, как она уходит, и его глаза повлажнели. А когда она смешалась с толпой полицейских и медиков, он с грустной улыбкой качнул головой.
По крайней мере Нэнси соблюла дату встречи.
Понедельник, 09 часов 32 минуты, Вашингтон, федеральный округ Колумбия
В Оперативном центре тепло встретили Худа, Столла и Херберта. Собрались в “танке”, конференц-зале с наивысшей степенью защиты. Когда все трое вошли туда, руководящий состав Оперативного центра был уже на месте. На столе красовались подносы с кофе, круассанами и хворостом.
– Мы скупили в буфете всю французскую и немецкую выпечку, – сообщила Энн Фаррис, поприветствовав Худа воздушным поцелуем.
Эд Медина и Джон Бенн весь уик-энд мастерили небольшой макет с игрушечными солдатиками, представлявшими натовцев, Херберта и Худа. Они защищали форт под названием “Пристойность” от орды бесформенных солдат, вылезавших из военно-транспортного самолета с надписью “Расизм”.
Исцарапанный, но не склонивший голову Херберт был тронут. Столл водрузил всю конструкцию к себе на колени, а Худ был явно смущен. Роджерс стоял в углу, скрестив руки на груди, в стороне от всеобщего внимания к Худу и с выражением легкой зависти на лице.